Этим летом мы продолжили
вести «следствие» в нашей деревне. А с появлением у нас мисс
Маруси Ватсон сразу стало понятно, что дедуктивные методы
Тибальда и Маруси сильно различаются. Так, если Тибальд
способен долго вынюхивать и
высматривать, а потом нестись
сломя голову по следу, молча
преследуя жертву, то Марусе
это не интересно. Никаких там
преследований — а долгое, дотошное изучение места и улик.
Маруся чисто городская собака, и особый интерес для нее
представляют замкнутые пространства: внутренности шкафов, буфетов, комнат, гаража и
даже машины. А машины — это
ее страсть. Сделав несколько попыток залезть в чужие машины,
она наконец запомнила: наша — это старые желтые «жигули».
Не скрывая некоторого огорчения (Маруся несколько раз предлагала мне загрузиться в чужой
«джип»!), она решила, что такая
машина лучше, чем совсем
«без» — и стала мгновенно определять нашу красавицу среди
припаркованных в ряд авто.
Встав на задние лапы, Маруся
начинает барабанить передними по капоту «жигулей» (по
типу «циркового зайца»), с воплями: «Это наша!»
Огромное впечатление на
Марусю произвела и передвижная деревенская автолавка. Когда этот «шкаф» на колесах
распахнул свои дверцы и ее изумленному взору предстала
витрина с рульками краковской
колбасы, связками сосисок и грудой копченых ребрышек — Маруся обалдела! Она, затаив
дыхание, наблюдала, как веселая продавщица Наташа достает покупателям из недр этого
«волшебного шкафа» сыр,
сметану, горячие маковые
булки, батоны и многое
другое. Но надо заметить,
что радостно гудящая при
въезде в деревню автолавка
вызывает нервный припадок у
всех деревенских собак и котов…
Маруся первой обнаружила
весной и следы косули на берегу нашего маленького пляжа.
Косуля на берегу — это большая
редкость, но предполагаю, что
этот самец косули забрел в деревню не случайно. У соседа
были козы, которых косуль любил навестить на рассвете, и мы
как-то его видели, «беседующего» с ними… Этой зимой коз
продали, и косуль, грустно побродив по берегу, ушел в лес.
Оказалось, что Маруся абсолютно не приспособлена и
к долгому сидению в засаде.
Дело в том, что она мгновенно
засыпает и… начинает так храпеть, что своими громовыми
руладами распугивает все живое на берегу! Зато Маруся активно занималась «спасением
на водах» всех купающихся, что
привело к тому, что нам пришлось купаться отдельно — никто не желал быть спасенным!
Все только ругались… И ее породу — «бурбуль», переименовали в «буль-буль».
Негодовали не только граждане. Как-то мы с Марусей плескались у камышей, как вдруг
из них неожиданно вылез разозленный папа-лебедь. Огромный, распушенный, с шипением
и клекотом он мчался на нас, и
мы… дали деру! Не лебедь, а
кошмарное чудовище! Но через
пару дней мы увидели, что из
этих камышей выплыла мама-лебедь с шестью детьми, и все
стало понятно!
И именно Маруся нашла на
дороге удивительный камень, и
не какой-нибудь кусок обычного
разноцветного гранита, а чудо-камень. Возможно — кусок черного базальта с отпечатками
древних растений. Какие-то
остатки тростника и увековеченная на века розетка листиков
растения, похожего на полевую герань. Это чудо мы забрали в город, и теперь Маруся
изредка берет со стола камень
в пасть и гордо бродит с ним по квартире.
В июне отличился и Тибальд.
Я с Марусей сидела на пляже,
на разогретом камне, а он носился в еще не очень высоких
молодых тростниках, по топкому береговому болоту, в метрах
пятидесяти от нас. На краю болота, в зарослях кривых от ветра
деревьев черной ольхи, громко
орала семья ворон. Я увидела,
что Тибальд всячески подает
мне знаки: молча размахивает
хвостом, как сигнальным флагом, подзывая меня.
Лезть в болото нам с Марусей
не захотелось, и мы, к страшному негодованию сгорающего от
нетерпения Тибальда, обошли
тростники по дорожке. Тибальд
стал хватать меня зубами за
куртку и тащить за собой, потом ринулся вперед и замер под
деревом, на котором надрывались вороны. Те, увидев меня,
замолчали и расселись полукругом на ветках ольхи. Тут из
травы раздался душераздирающий вопль неизвестного зверя (Тибальд его не трогал, а
лишь с интересом разглядывал). Я в ужасе схватила Марусю
и Тибальда за поводки и, оттащив их подальше, сама пошла
посмотреть, какой зверь так
голосит. Под ольхой в траве лежала… огромная, роскошная
енотовидная собака и, повернув красивую голову в мою
сторону, мрачно на меня смотрела.
Вороны опять истошно заорали и выкрикивали они что-то
типа: «Вот эта гадина! Гадина! Гадина!» Я осторожно
наклонилась посмотреть,
не ранен ли зверь, но он
даже не пошевелился. Тогда я вернулась к собакам и
быстро отвела их домой, где заперла, чтобы не мешали. Потом
я нарезала кусочками сырое
мясо и, прихватив старое плотное драповое пальто, понеслась
обратно к енотовидной собаке.
Я решила, что если собака ранена, то попытаюсь замотать ее
в пальто и принести домой,
чтобы полечить. Сразу оговорюсь, что это была большая
глупость, потому что зверь мог
быть бешеным, да и покусать
енотовидная собака способна
очень сильно…
Она так и возлежала в траве
под неумолкающие ругательства ворон (выяснилось, что у
них в ветках ольхи гнездо).
Я бросила ей мясо. Енотовидная собака оскалила мелкие,
острые зубы и издала презрительное фырканье, потом встала и спокойно пошла в сторону
залива. И я с облегчением увидела, что она не ранена. Этот
роскошный, красивый зверь — большой хищник, и был завезен
в наши леса (родина Юго-Восточная Азия) ради меха. А теперь он так расселился, что стал
«вне закона» у нас и в странах
Балтии. Для сохранения естественной фауны нашей природы
енотовидная собака
подлежит отстрелу.
Очень грустно.
