Мальчишка, который совсем еще недавно
родился в Городе, но был уже и умным, и
красивым, стоял перед зеркалом.
Умным мальчишка был потому, что знал,
например, как тридцать шестым номером
трамвая доехать до бабушки. А красивым — потому что вокруг носа было у него много
прозрачных коричневых веснушек, а на голове росли рыжие колючки.
Мальчишка смотрел в зеркало на свои веснушки, которых было много, на синяки и царапины,
которых тоже было достаточно, и думал о том,
что у него есть все необходимое настоящему мужчине приблизительно его возраста.
И думал так до тех пор, пока однажды его знакомая — девчонка из соседнего дома — не заметила всего этого великолепия и не спросила:
— Тебя что, воробьи поклевали? — И назвала
почему-то Чертополохом.
Мальчишка обиделся. Он потрогал свои синяки
и поковырял царапины. Синяки были на месте,
царапины тоже.
«Чертополох!..» — подумал он с обидой и с грустью
вспомнил, что мама зовет его Подсолнушком.
Когда мальчишка в следующий раз вышел из
дому, то опять встретился со своей знакомой девчонкой. Она словно назло ему шелушила
подсолнух и кормила семечками воробьев.
Мальчишка хмуро прошел мимо и подумал, что он не хочет больше быть ни
Чертополохом, ни Подсолнушком... Тут
он увидел одуванчик. Увидел и решил,
что Одуванчиком он бы, пожалуй, стал.
У мужчин решено — значит сделано.
И мальчишка стал Одуванчиком. Его
мама, когда он пришел домой, всплеснула
руками:
— Только этого мне и не хватало!..
А мальчишка насупился и молча прошел в комнату, где стояло зеркало.
На следующий день он опять встретился со
своей знакомой девчонкой. Она сама подошла
к нему и спросила:
— Гуляешь?
— Гуляю, — ответил мальчишка.
— А… — сказала девчонка. — А я тоже гуляю!
Они помолчали. Потом девчонка спросила опять:
— А ты теперь кто?
— Теперь я Одуванчик, — ответил мальчишка. — А ты?
Девчонка растерялась, не зная,
что ответить, захлопала глазами:
— Я!.. Я!.. — А потом взяла и, собрав всю
свою злость, дунула на мальчишку. И мальчишка осыпался. Он
ведь и на самом деле был
Одуванчиком.
Потом девчонка убежала.
А мальчишка остался стоять
во дворе. И на его голове по-прежнему гордо торчали рыжие колючки.