Ноябрь-декабрь 2011 года

История исторических изречений

Я СКРЯГА НА ВСЕ, ЧТО НЕ НУЖНО

В кабинете академика Пятитомова, склонившись над рабочим столом, бок о бок сидели: сам хозяин дома, его внук Сережа и постоянный соавтор маститого ученого профессор Синицын. Трудились они уже не первый час. Дело было серьезным: составлялось меню для новогоднего стола. Сложность усугублялась тем, что по общей договоренности в список вносились только те предложения, с которыми соглашались все трое.

— В качестве восемнадцатого пункта, — задумчиво почесал переносицу профессор, — я рекомендовал бы записать следующее: отварные южно-атлантические кальмары под оливковым соусом.

Сережа радостно захлопал в ладоши.

— Я против, — возразил академик. — Категорически.

— Скряга, — буркнул Синицын.

— Не обижайте, пожалуйста, дедушку, — попросил академический внук.

— Ничего страшного, я вовсе не обиделся, — успокоил академик Сережу. — Я мысленно дополнил реплику коллеги, и она превратилась в историческое изречение, имеющее глубокий смысл.

Профессор задумался. Потом пробормотал:

— Мне что-то ничего подходящего на память не приходит.

— И мне, — поддержал Синицына Сергей.

— Так слушайте же, — промолвил академик. — 1812 год. Идет Отечественная война. Генерал-интендантом русской армии, то есть человеком, ответственным за снабжение всех родов войск, назначен Егор Францевич Канкрин. Стараясь не выйти из бюджета, он вступил в конфликт с родным братом императора Александра, великим князем Константином Павловичем. Тот разъезжал по воюющей армии с огромной свитой, закатывал пиры и балы, реквизируя все и вся. Канкрин резко воспротивился. Великий князь взъярился. Одно только имя и осталось у него для генерал-интенданта: скряга…

— Конечно же! Вспомнил! — хлопнул себя по лбу профессор Синицын и продолжил рассказ академика: — «Да, — ответствовал Канкрин, — я, батюшка, скряга на все, что не нужно!»

— Вот так-то, — подытожил академик. — Именно в этом смысле скряга и я. Ничего постыдного тут нет, поэтому обижаться не на что. Предлагаю список блюд новогоднего меню считать закрытым и приступить к его оглашению.

Голосование было единогласным: «за».

НИЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ МНЕ НЕ ЧУЖДО

Профессор Синицын откашлялся и поднес поближе к глазам почти целиком исписанный лист бумаги.

— Пункт первый, — начал он. — Картошка разварная с укропом и селедкой, щедро политая подсолнечным маслом. Пункт второй…

Чтение было прервано какими-то посторонними звуками. Оказалось, что академик сидит, блаженно прикрыв глаза, и аппетитно причмокивает, весь отдавшись мечтам о первом пункте.

— Коллега! — воскликнул профессор. — Да ты у нас, оказывается, не только скряга, но еще и гурман!

— Что ж с того? — оторвался от грез академик. — Я человек, и…

— Ясное дело, — прервал его Синицын, на этот раз мгновенно догадавшись, что имеет в виду соавтор. — Открываем пьесу римского писателя Публия Теренция Афра «Самоистязатель»…

— И в двадцать пятой сцене первого действия обнаруживаем реплику персонажа по имени Хермет: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо», — закончил академик.

— Ну, вы даете! — с уважением посмотрел на ученых Сережа. — С полуслова друг друга понимаете. Мне бы так!

И аппетитное предновогоднее чтение продолжилось.

Весь год с вами были
писатель Николай ГОЛЬ
и художник Н. Якубовская

Николай Голь		Художник Наталия Якубовская
Страничка автора		Страничка художника