Однажды академик Пятитомов с внуком Сережей отправились с дачи на прогулку, прихватив
с собой профессора Синицына — для компании,
и корзинку с провизией — на случай, если проголодаются. На травянистом холме за полем им
повстречалось козье стадо. Сережа стал предлагать какой-то козочке котлету.
«Ме-е! Ме-е!» — зачастила коза, но есть
почему-то не стала.
— Что за капризы? — неодобрительно покачал
головой внук академика.
Тем временем раскричалось все стадо.
— Может быть, — посерьезнел Сережа, — что-то
случилось? Неужели какая-то трагедия?
— Если подходить к вопросу этимологически, — сказал профессор, — то мы присутствуем
и при капризе, и при трагедии одновременно.
Первый происходит от французского «caprice»,
а тот, в свою очередь, от итальянского «capro»,
что и означает «коза». Животное это своенравное, мало предсказуемое, вот и…
— А древнегреческая трагедия, — подхватил академик, — возникла из театрализованных постановок в честь бога Диониса, которого, по преданию,
всегда сопровождали сатиры — полулюди-полукозлы. Поэтому хор в древних трагедиях был
одет в козлиные шкуры. «Трагедиа» в переводе
с греческого — «козлиная песнь».
— А если подходить менее научно, — продолжил профессор Синицын, — то нет ни капризов,
ни трагедии. Дело в том, что коза — существо
травоядное, и ей твоя котлета совершенно ни к
чему, — и он достал из корзинки с провизией
пучок петрушки.
