Сергей КУН

Девчонка ревела. Ревела отчаянно, с надрывом. Хлюпала носом, судорожно вздыхая, и, то и дело увеличивая громкость звука, тянула: «А-а-а!». Три вожатые скакали вокруг девчонки и квохтали, будто курицы. Когда Митька, зажимая разбитый нос, примчался к умывальникам, представление как раз было в самом разгаре.

Физрук Иван Тимофеевич держал руку девчонки под струей холодной воды и беззвучно ругался. Прочие участники лепетали слова утешения, которые тут же тонули в неизбывном крике. «Шлепнулась, небось, — подумал Митька, — перелом третьей степени». Он усмехнулся и тут же поморщился — нос все-таки болел.

«Не плачь, не плачь», — неслось со всех сторон. И Митьке стало даже немного обидно. Рядом вон ребенок стоит с разбитым носом, кровью истекает, а им хоть бы что! Он открыл кран и с упоением сунул лицо под воду. Кожа постепенно немела, и боль как будто отдалялась.

«А-а-а!» — усилилось рядом. Митька вздрогнул и чертыхнулся.

— Девочка, — попросил он, — не плачь, пожалуйста.

Девчонка на миг замолкла, а затем продолжила свое увлекательное занятие.

— Девочка! — настаивал Митька. — Ну не плачь, а? Тебе что, так больно?

Она вдруг распахнула чистейшие голубые глаза и проревела:

— Не-е-е-т! Мне стра-а-а-шно! А-а-а!

Минут через пять Митька почувствовал азарт. На разные лады упрашивая девчонку не реветь, он лишь добивался разных тонов и оттенков звука. Но сдаваться не собирался. Он говорил всякие слова, приседал и подпрыгивал, брызгал на вожатых водой, показывал ссадину на носу. Она не унималась.

Потом кто-то будто дернул Митьку за язык. Чертик, что ли… Глубоко вдохнув, он выпалил:

— Ну, не плачь, девочка! Я тебя люблю!

Первый жизненный опыт объяснения в любви у Митьки прошел весьма успешно. Девчонка хлюпнула носом, улыбнулась и тихонько спросила:

— Ты что, дурак?

После чего преспокойно позволила вожатым отвести себя в медпункт. Иван Тимофеевич долго смотрел им вслед, а потом повернулся к Митьке и с чувством сказал:

— Спасибо тебе, Пономаренко! Просто спас!

Митька махнул рукой и побрел в сторону дачи шестого отряда.

— А что с носом-то, Пономаренко? — прокричал вслед ему физрук. Но Митька, обессиленный, не ответил…

На следующий день Митька увидел ее около столовки. Сидела чинно на лавочке и молчала. Он долго топтался в кустах шиповника, а потом все же вышел и, цедя слова, спросил:

— Чё с рукой-то?

Она охотно показала толстый забинтованный палец и сообщила, что у нее там «шина». Митька немного удивился — чего это шина такая маленькая, да и вообще, зачем приматывать ее к сломанному пальцу? Но уточнять не стал — побоялся за мужской авторитет.

— А где свалилась-то? На площадке, что ли?

— Я не свалилась.

— Да ладно!

— Понимаешь, я пошла в поле. С мячиком. И стала его подбрасывать вверх. И когда он там, наверху, превращался в ма-а-а-ленькую точечку, я думала, что это космический корабль, который летит домой, на Землю. Вот только в последний раз я мячик неправильно поймала, и он мне палец вывернул.

— А чего ревела-то так?

— А как же! Ведь экипаж того корабля разбился, понимаешь?..

— Хлеба не дам! — раздался пронзительный голос. Из окна на них смотрела толстая повариха.

— Чего сидите-то? Сказала — не дам! Ишь, повадились попрошайничать!

Они в недоумении встали со скамейки и пошли по аллее. Было жарко, и сильно пахло шиповником.

— А я осенью в пятый класс пойду, — тихо сказал Митька.

— А я — в четвертый, — прошептала она.

— Знаешь, я вчера тебе там сказал… это… ну… как его…

— Ага…

— Так вот! Все это… правда, поняла?! — выкрикнул он и побежал.

Он бежал очень быстро. Так быстро он не бегал даже в спортивной школе, хотя тренеры его всегда хвалили. Он бежал, и уши его горели.

Нарвать пахучего шиповника было нетрудно. И розового, и белого. Благо кусты росли под окном девчоночьего домика. Но как проникнуть внутрь? Митька бесшумно поднялся по ступенькам и заглянул в холл. Никого. На цыпочках он пробрался к открытой двери в палату и замер. Заглянул, неловко вытягивая шею. Пусто! Он сорвался с места, подбежал к ее кровати (еще с утра подглядел, где там она спит), приподнял подушку-треугольник и вытряс из-за пазухи на покрывало чуть помятые цветы. Подушку как памятник водрузил сверху и, сверкая пятками, помчался прочь.

…Они висели вниз головой на турнике и представляли себе, что они антиподы, которые живут вниз головой.

— А за мной сегодня родители приедут, — вдруг сказала она.

— Врешь! — Митька свалился с турника и больно ударился.

— Не, не вру.

— И ты уедешь?! Уедешь? Уедешь… Ну, тогда, знаешь, что? Я тебе прямо сейчас скажу! Ты меня прости, что я тебя на дискотеке не приглашал. Ты ведь хотела, я знаю. Просто я вон какого роста маленького, понимаешь? Но я до следующего года вырасту! Обещаю.

Она сидела в стареньком «жигуленке» и ела мороженое. Стекло было опущено, и Митька хорошо видел ее замотанную в бинты шину, ее кудряшки и голубые глаза. Когда автомобиль тронулся с места, Митька вдруг подумал, что не узнал самого главного, самого ценного. Он бросился за набирающей скорость машиной и закричал:

— А как тебя зо-о-о-ву-у-у-т?!!

«Жигуленок» чихнул в Митьку дымом, и в воздухе замерло знакомое: «…а-а-а». Лена? Света? А, может, Маша?.. Митька вздохнул, небрежно подтянул штаны, сел на траву и стал ждать следующих каникул.

Сергей Кун		Художник А. Янчук
Страничка автора		Страничка художника