Посмотреть на обложку

НА БЕЛОМ ЛИСТОЧКЕ ДЕТИ СОДРУЖЕСТВА Сказка на странице и в кадре Привет от Деда Мороза Живое, креативное, интересное! Перекрестный год культур России и Греции Художники могут все! Грустная история веселой семьи Императорская сцена Я бы хотела, чтобы у меня был такой друг Инсталляция Друзьям надо верить! Пироженка У памятника Пушкину Планеты пушистые, алмазные и землеподобные Вкуснее бриллиантов Все дети от природы - художники... Кто написал ЕЛОЧКУ? Малые Корелы Минутное дело Как я тоже был дрессировщиком От Мурома до Берлина Слово о настоящем капитане Блестящая пропажа Гром и молния от Невьянске до Филадельфии «Уж полночь близится...» Сермяга, кондачок и просак

Наталья Евдокимова

— Ребята, перед вами картина «Мальчик в мячике». Опишите ее.

Кузнецов завозился и заоглядывался. Все сидели так тихо, что было хорошо слышно, как возится и оглядывается Кузнецов.

— Кузнецов! — сказала учительница.

Кузнецов поднялся и почесал затылок.

— Чё делать-то?

Учительница глубоко вздохнула и показала на доску. К ней кнопками была прикреплена бумажная репродукция. Учительница постучала по репродукции и сказала:

— Опиши.

— Легко вам говорить, — покачал головой Кузнецов. В классе захихикали.

— Кузнецо-ов, — протянула учительница и снова постучала по картине. — Я жду.

— Я не могу, — улыбнулся Кузнецов, — я не готовился.

— К чему тут готовиться, Кузнецов? — спросила учительница. — Вот искусство. Вот ты. Можно сказать — онлайн. Расскажи, что видишь.

Кузнецов растерянно огляделся, несильно пнул парту и предложил:

— Пусть Сафронова расскажет. Она про искусство лучше знает.

Катя Сафронова уже возвысилась над партой, когда учительница покачала головой:

— Сафронова, конечно, расскажет. Но мне надо, чтобы ты рассказал, Кузнецов. Мне надо, чтобы работала твоя голова, а не Сафроновой.

Сафронова села за парту и заметно обиделась. Кузнецов вышел к доске и первый раз взглянул на картину.

— Чё? — сказал он и отступил на пару шагов.

— «Мальчик в мячике»! — торжественно сказала учительница. — Наконец-то искусство поразило тебя, Кузнецов. И ты спасовал перед ним, Кузнецов. Эх, Кузнецов, Кузнецов.

— Кто нарисовал-то? — с любопытством спросил Кузнецов.

— Это Виноградарский! — гордо сказала учительница и снисходительно похлопала Кузнецова по шевелюре. — Надо знать такие вещи! Что тебе показывает эта картина, Кузнецов?

— Кружок какой-то… — пожал плечами Кузнецов.

— Это мячик! — забеспокоилась учительница.

— А почему плоский?

— Потому что искусство!

— А… — сказал Кузнецов и ощупал картину. — А мальчик где?

— В мячике! — крикнула учительница.

— В смысле в кружке?

— В смысле в мячике! — сказала учительница. — Давай без смыслов, Кузнецов! Говори по делу! Расскажи про мальчика! Какой он? Кто он? Чего хочет? О чем мечтает?

— Вы мне сначала мальчика дорисуйте, — попросил Кузнецов. — А то мне рассказывать не о ком.

Что, раз искусство, можно мальчиков не дорисовывать, а мне про них рассказывай?

По рядам пошел шум, Петя Новиков потянул руку вверх:

— Можно я скажу?

— Не можно! — огрызнулась учительница. — Вы ему всю жизнь подсказывать будете? Если он в двенадцать лет мальчика в мячике разглядеть не может, то что с ним будет дальше?

Рыжий мальчик с третьей парты звонко крикнул:

— То дальше он мячика в мальчике не сможет разглядеть!

Учительница бросила классный журнал на стол и крикнула:

— Разглядывай уже! Рассказывай!

И грустно добавила:

— Говори что-нибудь…

— Про кружок? — уточнил Кузнецов.

— Про картину, — вздохнула учительница.

— И почему этот кружок — и вдруг картина? — с вызовом спросил Кузнецов.

— Потому что в раме, — вздохнула учительница. — Два. Садись на место, Кузнецов.

Шел урок. Сафронова стояла у репродукции, что-то рассказывала об образе детства, как оно прячется за чем-то утраченным и незримым, как оно поглощает нас и скрывается навсегда. Кузнецов рвал бумажки, комкал их в мячики и бросался в одноклассников. Он стоял на подоконнике и прислонялся спиной к стеклу. Вокруг него была оконная рама, а потому Кузнецов стал искусством, и ему сегодня было можно все.

Гришка задумчиво водил влажной кисточкой по носу. Кисточка пахла медом и еще чем-то непонятным. Еще Гришка рассматривал свой локоть. К нему пристало конфетти, и Гришка мысленно его отцарапывал.

— Гришунь, ну ты что застыл? — спросила мама. — Докрашивай. У меня вот фонарик готов. Я даже окошки нарисовала, пусть будет, как дом. Ты чего?

Гришка опомнился, растерянно посмотрел на маму и закивал.

— А-а. Ага. Щас, — обмакнул кисточку в краску и стал поспешно разрисовывать гирлянду. — Вот смотри, тут я для тебя специально паука нарисую, а тут — жука и гориллу. Ну, и трактор. И многоэтажку. Ну, если поместится. И барана какого-то нарисую. Еще не знаю что.

— Подожди-подожди, — сказала мама. — Посмотрика на меня. Чего весь нос оранжевый? Смешно, конечно. Но давай, сбегай умойся.

— Раз смешно, то можно и не умываться, — хихикнул Гришка и стер футболкой с носа краску. Мама посмотрела недовольно, а он добавил: — А что, футболка у меня тоже оранжевая. Все нормально.

Гришка снял с локтя конфетти и положил его на мамину голову.

— Украшения начинаются! — весело крикнул он.

— Гришунь, хватит баловаться, — попросила мама. — Давай дораскрашиваем, потом — украшать.

К Новому году они с мамой всегда готовились основательно. Разукрашивали окна, развешивали снежинки, гирлянды, лепили снеговиков из пластика. Вот только с елкой была проблема. Точнее, елки не было совсем! Ни настоящей, ни пластмассовой. Вместо нее была сансевьера. Они как-то специально с мамой отыскали настоящее название этого растения, и оно оказалось живым, веселым, каким-то итальянским — как раз для Нового года! Сансевьера длинными тонкими перьями тянулась прямо до потолка. На нее вешался дождик и бумажные игрушки, и она была как будто елка.

Кто знает, может, этот цветок и был елкой в душе, но на вид это была сансевьера сансевьерой. И хвоей не пахла. И Дед Мороз у цветочного горшка смотрелся нелепо. И Снегурочка была этому как-то не рада. Но маме нравилось. Гришке тоже нравилось — раньше. Но вот в этом году... В этом году хотелось настоящего Нового года!

— Мам, — сказал Гришка, перекладывая гирлянды с места на место. — Может, ну ее, сансевьеру. Все сансевьера и сансевьера, растет и растет. А ее украшаем и украшаем.

— Замечательно, — невесело сказала мама. — И что ты предлагаешь?

— Догадайся с трех раз, — хитро прищурился Гришка.

— Не украшать сансевьеру? — спросила мама.

— Украшать елку, — кивнул Гришка. — Молодец, ты почти угадала.

— Ну, Гриш, — огорчилась мама. — Я уже к сансевьере привыкла.

— Ну мам...

— Гришунь. Не капризничай. Ты что, маленький, что ли?

Гришка ничего не сказал, а только выпятил нижнюю губу и отвернулся. Что тут скажешь? Разве что можно ногтем в обоях процарапывать обиду. Но что это изменит?

Мама посмотрела на него и вздохнула. Из открытой форточки дул ветер, покачивал перья сансевьеры, шевелил бумажные украшения на полу. В окно заглядывали предновогодние снежинки и тут же исчезали. Мама достала большой пакет.

— Гришунь, — сказала она. — Собирай сюда украшения.

— Зачем? — обиженно спросил Гришка.

— Подождет наша сансевьера. Для нее завтра украшения сделаем. Давай, без разговоров. Собирай и сам собирайся. На улицу. Только мигом, ладно?

— Хорошо...

Он поспешно оделся, надвинул на глаза шапку и постучал варежкой о варежку. Мама осторожно взяла шуршащий пакет и открыла двери.

Гришка шёл, аккуратно оставляя свежие следы на нехоженом снеге и время от времени оглядывался на маму. Мама шла следом и наступала на Гришкины следы.

— Мам! — возмутился Гришка. — Не порть!

— Какой капризный, посмотрите на него, — усмехнулась мама и послушно пошла рядом.

Людей почти не было. А те, которые попадались на пути, были какими-то предпраздничными и почти ненастоящими. Некоторые из них несли елки. С елок сыпалась хвоя и тонула в глубоком снеге.

В парке было пустынно. Они с мамой уходили вглубь, продираясь через заросли. Вдруг на их пути появился мужчина в камуфляже.

— Елку рубить? — гаркнул он.

— Руками, что ли? — удивилась мама. — Гуляем.

— Ну, гуляйте, — согласился мужчина.

Начинало темнеть, и мама включила яркий фонарик. Гришка смотрел по сторонам и стряхивал с веток снег. На варежках налипли снежные комки, снег забивался в сапоги, и Гришка его время от времени выковыривал.

— Запомнил, как мы шли? — спросила мама, и Гришка кивнул. — Теперь выбирай себе елку.

— Рубить? — удивился Гришка.

— Украшать, — сказала мама. — Дома будет сансевьера. А в парке - твоя собственная елка.

— Понятно, — недоверчиво сказал Гришка и осмотрелся. Он не понимал, что было не так. И мысль украсить елку здесь была хорошая. И мама молодец. Но... Он вспомнил, что дома осталась сансевьера. Обычная, непраздничная. И вспомнил, как она превращалась каждый Новый год...

Елки были красивые, пушистые, невысокие — как раз новогодние. Гришка обошел их. Небольшая группа елок росла по кругу, а в центре, как будто внутри хоровода, рос куст. Обычный куст, невысокий, ничего такого особенного. Голые ветки и несколько не отвалившихся листьев — как будто бумажные игрушки.

— Мам! — звонко крикнул Гришка. — А давай этот куст нарядим! Ну пожалуйста!

Мама подошла поближе и посмотрела на куст.

— Смешно, конечно, — пожала плечами мама. — Давай.

Да, дома у них была сансевьера, и сансевьера была елкой. А в парке у них был куст, и он тоже становился елкой... В низ веток Гришка воткнул фонарик, и он освещал разукрашенные акварелью гирлянды, игрушки, самолетики, снежинки... Гришке хотелось петь и прыгать, но он молчал, улыбался, иногда счастливо поднимал вверх голову и ловил лицом снежинки.

— Лови! — весело сказала мама.

Гришка подпрыгнул, но случайно отбил игрушку рукой, и та улетела дальше, в еловые заросли...

Он вылез из-под елок, держа в руке игрушку. Гришка весь был усыпан колючими иголками и пах хвоей. Мама улыбнулась и намотала на него последнюю гирлянду.

Наталья Евдокимова		Художник Александр Яковлев
Страничка автора		Страничка художника