Когда я надеваю короткую юбку, даже самую модную, все принимают меня за шестиклассницу. Мне не идут взрослые костюмы и туфли на каблуках. Мне ВООБЩЕ ничего не идет! Только джинсы и все детское. Бабушка говорит, что я — поздняя, как и моя мама, и что мама до семнадцати лет была «гадким утенком», а потом стала самой красивой девушкой в городе, и за ней все ухаживали.

Вот уж не верю! Если человек в детстве некрасивый, он таким и останется — психологически! Об этом я прочитала в бабушкиной книге по психологии. Бабушка у меня совсем не старая, хотя ей пятьдесят девять лет. Я думаю, что мне вообще-то здорово повезло с бабушкой, и, когда я была маленькой, мы очень хорошо с ней дружили. Мы и сейчас дружим, но как-то по-другому… Раньше у меня от бабушки не было никаких секретов, а сейчас мне иногда кажется, что она — из другого века…

Например, бабушка считает, что все в жизни зависит от самого человека: нужно только «учиться, трудиться и хорошо относиться к людям». Но она не понимает, что так думает только она, а все в классе в первую очередь смотрят, кого на какой машине привезли в школу и какой у кого мобильник.

А у меня ВООБЩЕ нет мобильника! Никакого! Если честно, то он мне и не нужен совсем, потому что в школе все равно им нельзя пользоваться, а дома у нас есть обычный телефон. А вот Асе без мобильника никак нельзя! Когда мы вместе идем из школы, мы почти не разговариваем, потому что через каждые пять минут из Асиной сумки раздается противное «та-там-та-таааа», и Ася небрежно подносит мобильник к уху и долго слушает, что ей там говорят. Иногда она тихонько говорит в трубку: «Хорошо, Сережа», или: «Извини, Вадик. Завтра я не смогу». Ася никогда не рассказывает мне, кто такие эти Вадик и Сережа, а я не спрашиваю, потому что не хочу вмешиваться в ее личные дела. Хотя мне немного обидно, что у Аси от меня появились секреты: все-таки мы с ней — лучшие подруги…

Но самое главное — это то, что Ася — красивая, а я— так себе… Вообще-то, красивым жить на свете легче: красивые всегда помнят о том, что они — красивые, и ведут себя не так, как «серые мышки». Но все равно Ася — моя лучшая подруга, и я ей нисколько не завидую.

Кроме Аси у меня никого в школе нет из друзей — я имею в виду, из настоящих. Так получилось, что все за один год, даже за лето после восьмого, умудрились вырасти и повзрослеть, а я так и осталась маленькой… И Асе теперь интереснее общаться не со мной, а с Оксаной Родиной и Мариной Петрик, потому что они — самые модные в классе.

Когда мы остаемся вдвоем, Ася превращается в прежнюю Асю, с которой мы совсем недавно с упоением два года подряд играли в принцесс! Ася была принцессой Франции Изабеллой Первой, а я — дочерью английского короля Иолантой. После уроков Ася прибегала ко мне, и мы возводили замки и дворцы из книг, которых в нашем доме очень много. Особенно ценились у нас собрания сочинений Лескова и Ромена Роллана, потому что все тома — одного цвета и размера. Библиотеку начал собирать еще папин папа, мой дедушка, которого я знаю только по фотографиям. А когда папа вырос и женился, к этой коллекции прибавились мамины книги на английском — Голсуорси, О. Генри и Хемингуэй.

Есть на стеллажах и моя полка, на которой сначала лежали стопкой детские тоненькие книжки, потом — сказки, которым вскоре пришлось ненадолго уступить место Гарри Поттеру. Гарри Поттера бабушка не одобряла, но тайком от меня прочитала четыре тома и остановилась на пятой книге, про которую сказала, что «это — не для детей».

Бабушка любит, когда к нам приходит Ася, потому что Ася — веселая и легкая, а у меня меняется характер, и если я, как сыч, буду сидеть после школы дома и ни с кем не общаться, то запросто могу превратиться в замкнутого неинтересного человека. Во всяком случае, так считает бабушка, а она — кандидат по педагогике и знает все о переходном возрасте, потому что ее диссертация — как раз об этом.

Я тоже люблю, когда приходит Ася. Мы, как раньше, залезаем с ногами в огромное папино кресло, укрываемся полосатым пледом и сумерничаем. Ася полунамеками посвящает меня в тайны «светской» жизни — той, что проходит за стенами школы. Обычно рассказ обрывается на самом интригующем месте, когда «он на меня посмотрел, а я сделала вид, что не вижу, а потом…» Ася знает, что она красивая, и пользуется этим. Иногда я даже боюсь, что когда-нибудь Ася совсем перестанет со мной дружить, потому что с Петрик и Родиной ей интереснее и… престижнее? Когда они втроем идут по улице, на них все оглядываются.

Зато перед английским я оказываюсь нужна сразу всем! Только и слышно: «Оля, как это слово перевести?», «Широкова, дай грамматику списать!» Английским я начала заниматься так давно, что иногда мне кажется, что я так и родилась двуязычной. Когда Людмила Михайловна вызывает меня отвечать, все сидят притихшие, и даже Марина Петрик однажды сказала, что я классно смотрюсь, когда шпарю по-английски. Я не поняла, почему я «смотрюсь», а не «слушаюсь», хотя и это слово какое-то нелепое…

ДВА СОБЫТИЯ!

Вчера в моей жизни произошло сразу два события.

Во-первых, из Нижнего Новгорода приехал папа, и мы всю субботу и полвоскресенья были вместе. Когда приезжает папа, в квартиру влетает веселый ураган: вещи разбрасываются по комнатам, повсюду валяются бумажки от конфет, а на уроки мы с папой вообще плюем — не буквально, конечно, а просто мы делаем вид, что ничего не задано. Когда приезжает папа, даже бабушка забывает о правильном питании и о том, что картошку нельзя есть вместе с котлетами, а только отдельно! И про то, что торт нельзя запивать чаем, а дыню заедать печеньем — бабушка временно не вспоминает. Бабушка знает, что когда приезжает папа — можно все!

После обеда мы долго сидим втроем на кухне и рассказываем самые важные новости. У папы самая важная новость — это то, что у меня скоро будет маленький брат, с которым мы обязательно подружимся. Бабушка рассказывает, как у них на кафедре стало невозможно общаться, потому что молодежь помешалась на деньгах.

— А ты, Лёка, что молчишь? — спрашивает папа. — Что у вас в школе нового? Давай выкладывай!

Новостей у меня ОЧЕНЬ много, но самая главная-это то, что в первой английской школе в следующую субботу будет бал старшеклассников, и Ася меня тоже пригласила. Это и есть мое второе событие, очень важное, потому что, во-первых, я никогда еще не была на настоящем вечере старшеклассников, во-вторых, потому что в английской школе учится, по словам бабушки, «вся элита», а в-третьих, — и это самое главное! — потому что меня пригласила АСЯ!

— А что, Асю перевели в первую школу? — удивляется папа. — У нее же, кажется, не очень с английским…

— Да нет, просто у нее там много знакомых. А приглашение — на двоих.

— Вот и хорошо! — радуется бабушка. — Книжки, конечно, читать полезно, но только помни, Ольга: молодость бывает один раз!

— Да у нее еще не молодость, а детство, — улыбается папа и поднимается из-за стола: — Ну что, Лёка, пойдем по нашим местам?

Я люблю эти папины субботы, когда после обеда мы надеваем куртки, берем на всякий случай огромный складной папин зонт — и два, а то и три часа бесцельно бродим по Арзамасу. Иногда мы заходим в кафе или просто покупаем мороженое, смотрим с откоса на заливные луга и речку Тёшу или, если грязно, через овраг добираемся до почти настоящего леса «Дубки». Во время этих прогулок я становлюсь такой, какой я была совсем недавно: маленькой девочкой, которой наплевать на веснушки и на то, что она — то есть я — некрасивая…

Но об этом никогда не рассказываю папе, потому что папа считает, что я — очень даже симпатичная, тем более, что мы с ним похожи. А с бабушкой на эту тему говорить бесполезно, потому что бабушка сразу же начинает читать мне лекцию о том, что красивых или некрасивых людей вообще не бывает, а просто есть люди, принимающие себя такими, какие они есть, или не принимающие. Бабушка себя относит к первой категории, а меня — ко второй.

А еще мы с папой никогда не говорим о маме…

Мама мне приснилась всего один раз — через полгода после того, как все это случилось. Сон был странным, и я никому о нем не рассказала. Во сне я каким-то образом знала, что мама здесь, в городе, и что ее «отпустили» (кто? откуда?) только на один день. И вот я бегаю по городу и никак не могу с ней встретиться: у мамы на работе мне говорят, что она была здесь, но вот только что ушла в библиотеку, а в библиотеке ее тоже нет… Я не понимаю, почему мама тратит напрасно время и не идет домой, ко мне — ведь до вечера осталось всего несколько часов!.. И вдруг я вижу: навстречу по улице идет моя мама в своем любимом голубом платье и улыбается. Я подбегаю к ней и, как в детстве, надеюсь, что вот сейчас мама все решит и исправит, и все снова будет хорошо. И мама в моем сне обнимает меня и смеется, и говорит, что все это неправда, то, что она умерла, и что никакого инфаркта не было — просто это какая-то ошибка и «кто это тебе такую ерунду сказал?».

И я сразу поверила в это, и мне стало легко, как будто сняли с груди тяжелую плиту, и когда я проснулась, я не сразу поняла, что это — сон…

Я НЕ ТАНЦУЮ

Я долго думала, что мне надеть на вечер.

Сначала я почти решила, что синее платье со стойкой будет в самый раз — просто и элегантно! И оно мне действительно идет, потому что в нем ничего нет такого, что подчеркивало бы мою «детскость». Но позвонила Ася и сказала, что я сошла с ума и что мое платье можно надевать только на утренники в младших классах. «Ну, у тебя же должно быть хоть какое-то вечернее платье!» — сказала мне Ася.

— Наверное, я не пойду на вечер, — сказала я бабушке. — Мне надеть нечего.

— Как это нечего? — не поняла бабушка и только хотела рассказать, что у нее в моем возрасте было всего одно платье, да и то перешитое из старого, но посмотрела на меня — и передумала.

Все-таки хорошо, что у моей бабушки диссертация — как раз про переходный возраст! В отличие от некоторых взрослых, бабушка иногда понимает, что для меня очень важно то, что для нее, наоборот, совсем не важно.

…Пока я запихивала в шкаф бесполезные тряпки, бабушка позвонила соседке тете Ане Ершовой и через пять минут принесла кучу американских журналов с «Cover Girls» на обложках.

— Давай с тобой посмотрим и подумаем, — сказала бабушка, и мы с ней сели на мою кровать и стали перелистывать страницы. Все девочки на картинках были ослепительно красивыми, и у всех у них было то, что у нас в школе называют «супер», а бабушка определяет как «стиль».

— Вот, посмотри-ка внимательно на эту девочку, — вдруг сказала бабушка и пододвинула ко мне журнал. — Правда, похожа? Я посмотрела — а ведь точно! Не совсем, конечно, копия я, но и веснушки, и нос курносый, и волосы не длинные… И даже очки почти как у меня!

— Нравится? — спросила бабушка.

— Вот такой стиль тебе и пойдет!

Мы еще раз внимательно рассмотрели американскую девочку на обложке, и я отнесла журналы тете Ане. Тетя Аня — мамина институтская подруга. Именно тетя Аня полтора года назад, когда папа женился на Наташе, уговорила папу оставить меня жить у бабушки в Арзамасе, потому что «так будет лучше для Оли». Бабушка тоже этого очень хотела, а мне тогда было все равно…

…Когда я примерила платье, которое придумала для меня тетя Аня, я минут пять молчала, недоверчиво рассматривая незнакомую девочку в зеркале, а потом подпрыгнула, покружилась и бросилась к тете Ане обниматься.

— Тетечка Анечка, спасибо!!! Ой, какое!..

Мы договорились с Асей, что я зайду за ней без пятнадцати семь и дядя Витя, Асин папа, отвезет нас в первую английскую. От нас до этой школы минут пятнадцать пешком, но Ася решила, что может пойти дождь и вообще на машине удобнее.

Я позвонила в дверь Асиной квартиры ровно без пятнадцати, но Ася почему-то сказала, что я — копуша и что дядя Витя уже давно нас ждет с машиной внизу.

Я только взглянула в дверях на Асю — и сразу поняла, что если уж что-то дано от природы — то с этим ничего не поделаешь! Мне — не дано, и никакие ухищрения тут не помогут! Потому что рядом с Асей я всегда буду выглядеть незаметной подругой, которая и нужна-то просто как «фон»…

— Тебе идет это платье, — одобрила Ася. — Оно тебя очень молодит.

С Асей в последнее время стало трудно общаться: никогда не поймешь, что она хочет сказать на самом деле. Вот и сейчас я так и не поняла, понравилось ей наше с тетей Аней изделие или она просто надо мной подсмеивается.

— Ну, принцессы, забирайтесь в машину! — сказал дядя Витя и распахнул заднюю дверцу.

У дверей школы трое старшеклассников в костюмах и галстуках проверяют пригласительные билеты. Ася берет меня, как маленькую, за руку и уверенно подходит к крыльцу.

— Привет! — раздается над самым моим ухом, и рядом вырастает, как из-под земли, высокий — выше меня на две головы — парень в очках с затемненными стеклами.

— Привет, — холодно отвечает Ася, отворачивается и щурит глаза. Мы идем все втроем и молчим. Ася не знакомит нас, хотя парень идет рядом со мной, и я чувствую себя лишней.

В школьном фойе — музыка, на стенах и даже на потолке — гирлянды из кленовых листьев, перед зеркалом толпятся старшеклассницы, почти все — на высоких каблуках и с распущенными волосами. Ася куда-то сразу же исчезает, а я стою у колонны и делаю вид, что изучаю приклеенную к ней афишу.

Когда раздается звонок, я поднимаюсь вслед за всеми по лестнице на второй этаж в актовый зал. Там уже играет настоящий оркестр, но никто не танцует: девочки ходят парами по коридору, а парни толпятся у дверей, поглядывая на девочек. Я пытаюсь найти в толпе Асю — все-таки мы с ней лучшие подруги! — и временно занимаю место у стенки рядом с тремя старшеклассницами. Со стороны может показаться, что я тоже разговариваю со своими знакомыми и что мне ужасно весело.

В зале гаснет верхний свет — горят только настенные бра, — и вот уже появляются несколько танцующих пар. Аси среди них нет, да теперь в потемках ее и не разглядеть. Почему-то никто не замечает моего платья, которое еще вчера мне так шло!..

«Медленный танец! Танцуют все!» — кричит в микрофон распорядитель, и я наконец вижу Асю, а рядом с ней — того длинного в темных очках. Почему-то они не танцуют… нет, все-таки вышли в круг и стоят в обнимку, раскачиваясь под музыку.

Сколько, интересно, времени я тут торчу у стенки — час или больше? А говорили — «Бал! Бал!..» А это — обычный школьный вечер, разница только в том, что тут почти все — старше меня.

«Танец ретро! — объявляет в микрофон распорядитель. — Кавалеры приглашают дам! Танцуем ВАЛЬС!».

И тут вспыхнули сразу все люстры, и со сцены в зал выпорхнули десять пар — мальчики в строгих костюмах, девочки в одинаковых пышных бальных платьях до колен — и закружились под «Сказки Венского леса», легко и красиво. А пока они летали по залу, все просто стояли и смотрели на них, потому что никто сейчас не умеет по-настоящему танцевать вальс.

А я — умею, потому что до восьмого класса нас с Асей водили на хореографию и учили всем этим ненужным бальным танцам, даже мазурке!

Я отклеилась от стенки и сделала несколько шагов вперед, поближе к освещенному вихрю в центре зала.

На секунду музыка оборвалась, и пары замерли, дожидаясь продолжения — застыли, как на мгновенной фотографии, когда движения уже нет, но никто этого не успел еще понять и ощутить. Легкая заминка — мелодию подхватывает на лету еще один инструмент, не давая танцу окончательно замереть.

— Разрешите Вас пригласить?

Я оглядываюсь по сторонам, но рядом нет никого, к кому бы мог обратиться этот совершенно фантастический парень с кудрявыми, как у девочки, волосами. Неужели это из-за меня он остановил танец, оборвал «Сказки Венского леса» и спустился со сцены в зал? А вдруг я опять ошибаюсь?..

Я неуверенно кладу руку на плечо парня, и — раз-два-три! — мы кружимся вместе с танцорами, и мне кажется, что у меня такая же пышная голубая юбочка и туфельки на каблуках. Я танцую на носочках, чтобы казаться выше, а партнер легко и уверенно направляет меня, то ускоряя, то замедляя кружение.

Вокруг нас, как волны, взлетают голубые воланы, лица сливаются в одну сплошную полосу, и — раз-два-три! — все медленнее, еще один последний поворот — и все заканчивается. Мы стоим в центре зала, и я вдруг замечаю, что у меня на правой туфле оборвался ремешок…

— Вы очень хорошо танцуете, — говорит парень, и мне неловко оттого, что он говорит мне «Вы».

Почему он не спросил, как меня зовут? Наверное, просто не успел, потому что его сразу же после вальса окликнули ребята из оркестра. А ко мне подошла Ася и позвала погулять по коридору.

— Как тебе Вадик, ну, тот парень в темных очках? — спросила Ася, доверительно полуобняв меня. — Честно говоря, он не совсем в моем вкусе, но в компании с ним весело. Это я попросила Вадика, чтобы Юра пригласил тебя на вальс. А то просто жалко смотреть — стоишь у стенки, как сирота казанская…

Ну да, все правильно: Ася — моя лучшая подруга и поэтому позаботилась обо мне… Наверное, она даже ждет, что я скажу ей за это «спасибо»?

— Спасибо, — говорю я с самым равнодушным видом. — Ты знаешь, я, наверное, сейчас пойду домой… Очень разболелась голова.

— Даже не думай, — встревожилась Ася. — Папа приедет за нами на машине. Куда ты одна пойдешь?

Я упрямо трясу головой и иду в гардероб.

— Ты что, обиделась? — кричит мне вслед Ася. — Ну, хочешь, мы с Вадиком тебя проводим?

Я надеваю плащ и выбегаю из школы. Уже темно, но магазины работают, и на улицах оживленно. Из-за оборванного ремешка я не могу идти быстро, потому что приходится все время останавливаться и закреплять ремешок, чтобы не отвалился окончательно. Пахнет мокрыми листьями и осенью.

«В зеркале прячутся лица». Строчка всплыла внезапно, как это всегда бывает, если меня что-то сильно царапнет. Я еще и буквы-то толком не знала, а уже сочиняла сказки, которые мама записывала на листочках и складывала в большую папку. Папка до сих пор лежит в ящике стола — толстая такая папка, с белыми завязками. Я никогда ее не открываю, потому что все там записано маминым почерком…

В зеркале прячутся лица,
Улыбка — полпорции лжи…
Так легко заблудиться
В потемках чужой души!
Жить в одиноком замке,
Замкнутом, как кольцо…
Душу вывернуть наизнанку,
Чтобы открыть лицо.

Окончание в следующем номере

Следующая страница

Елена Липатова		Художник Ольга Граблевская
Страничка автора		Страничка художника