Архив журнала для детей Костер

Апрель 2019 года

Журнал Костер. Апрель 2019 года

СОДЕРЖАНИЕ номера журнала «Костер»




Премьера книги
Я разбиваю. Кристина СТРЕЛЬНИКОВА

Я разбиваю

Девятнадцатого февраля я разбил заварник. Мне сказали, что я разбил. Я помню число, потому что был Всемирный день китов. Мы с Чижом чуть мозги не сломали: думали, как остановить китобойный промысел. Так что у нас на двоих две двойки по алгебре, две пятерки по биологии и один мегаплан спасения китообразных. Кому вообще нужны оценки? Знаю, кому — родителям. Так вот. В День китов я пришел домой, вымыл руки и узнал, что «кокнул» заварник.

Какое мне дело до заварника? Тетя полдня рыдала. Какое мне дело до тетиных рыданий? Это был подарок от ее подруги. Какое мне дело до этой ее подруги? Я с ней даже не знаком.

Но все смотрели на меня и чего-то ждали. Я сел за стол напротив этих насупленных бровей. Кот прислонился к моим ногам с видом: «Все знаю, но не скажу». Я попробовал улыбнуться, и зря. Они что, серьезно? И этих людей я хотел подключить к своему плану спасения!

Хотелось крикнуть: «Эй, люди, что у вас в голове? Неужели эти плесневелые заварники?» Представляю: сидят все такие, и у каждого вместо головы — по заварнику. У тетиного обязательно должна быть ромашка. Причем такая же унылая и древняя, как ее ромашковый халат. Этот халат просто хочется выбросить с балкона, честное слово. Его сшили, наверное, еще при этом, как его… Царь какой-то, мы его сейчас проходим по истории… То ли внук Петра, то ли сын, я толком не понял, они там все чьи-то сыновья.

Дурацкий заварник торчал в центре стола и указывал на меня треснувшим хоботом. Я пытался разглядеть, что в нем особенного. Может, от него что-то зависит в этом мире? В мире, где уже создали роботов с искусственным интеллектом.

— Роспись в русском стиле, — всхлипывала тетя.

«Точно! Нам нужно отправить план спасения в Русское географическое общество!» — подумал я.

— Ну и кто теперь ей купит новый чайник? — спросила бабушка.

Родственники-чайники

— Вы же сказали, что это заварник, — поправил я.

— Не придирайся к словам, ты все прекрасно понимаешь. Мы же по-русски говорим!

«Может, сразу в международное общество податься?» — подумал я.

Да что случилось-то? Когда у меня трагически погибли наушники, никто не устраивал семейного совета, как мне помочь. Я сто лет ходил как дурак без наушников! Понятно же, что даже в метро без них нечем заняться. Да и перед друзьями позорился целую вечность! Не меньше недели.

Оказалось, что заварник антикварный. Какой-то известный (но не мне!) завод, синее клеймо — птичка. Спрашивается: зачем ставили на стол? Хранили бы в сундуке и молились на него. Вот так вот.

Вообще, у всей моей семьи дурацкая привычка — копить рухлядь. Копят все подряд, как Скруджи какие-то. Балкон весь в коробках-банках до потолка, невозможно велик поставить.

Но антиквар — это другое, конечно, кто спорит. Предупреждать надо было, я бы лучше от жажды умер, чем прикоснулся к нему. Еще оказалось, что заварник — память от той подруги, которой уже нет.

Мне высказали это и снова чего-то ждали. Я честно прислушался к себе. И что теперь? Жаль подругу… наверное.

Но тут всего одной подруги нет. А сколько китов исчезло навсегда? А? Невозможно сосчитать!

Моя двоюродная тетя выглядит как моя бабушка. Не знаю, сколько ей лет, не интересовался. Я вообще в возрасте взрослых не разбираюсь. Но если ее подруга такого же возраста, то, мне кажется, она довольно долго прожила. Разве нет?

Мальчик в воде

Мне бы не хотелось до таких лет дожить. Что за радость — скрипеть, ох-ох-охать и давление себе мерить без остановки. Однажды я купил тете с бабушкой билеты в театр. Я представлял, как тетя обрадуется, даже сам обрадовался. Думал, сдерет с себя ромашковый халат наконец и наденет нарядное платье. Там такие старушенции ходят! Чуть ли не в шляпках с вуалью. Мне кажется, это аристократки, оставшиеся с прошлого века. Я никому этого не говорю, но мне такие экземпляры даже нравятся. А тетя не пошла. Испугалась, что у нее там давление подскочит, а тонометр неудобно брать. Давление и театр! Сравнила! Я тогда здорово психанул и выбросил билеты в окно.

— Так тем более... Подруга ничего не узнает, какая ей разница? — выпалил наконец я.

Тут они все так ахнули: «А-а-ах! Ты-ы-ы!», что втянули в себя весь воздух.

Мне даже не осталось кислорода. Я судорожно вдыхал, но не мог проглотить воздух до конца.

У меня такое бывает иногда — не хватает воздуха, и все тут. Даже слезы текут от этого. Я и в футбол долго не могу играть, отбегу на край поля, как будто ногу вывихнул, и стою вниз головой, а сам воздух глотаю. Но никакой болезни врачи у меня не нашли, хотя очень старались наковырять какой-нибудь диагноз. Мама сказала — «все болезни от нервов»; папа сказал — «вот мы были не такими хилыми»; бабушка сказала — «это гормоны». А тетя сказала смешное слово — «израстет». Будто я баобаб какой-то.

Я решил смыться поскорее из кухни и стал снимать с батареи спортивную форму.

— На футбол даже не собирайся, — предупредила мама.

— Карманных денег не получишь три месяца, — добавил папа.

— Что? Как? За что? Не понимаю!

— В том-то и дело. А надо, чтобы ты понял.

Это было все. Все! Катастрофа. Я и так завишу от этих дурацких денег. Я же этот, как его… иждивенец! Мы с котом — два иждивенца в семье. Мне же эту мелочь подсунут с гордым видом, а потом сто раз упрекнут. И еще отчитаться потребуют. Это называется «свои» карманные деньги.

Чайник-заварник

— Да понял я уже. При чем тут футбол? Ну разбил я ваш суперчайник. Ну что теперь — преступление? Может, я еще и подругу тетину укокошил?

Тетя побледнела. Папа угрожающе встал. Бабушка закачала головой — тик-так-тик-так.

— Это была последняя капля! — сказала мама.

И тогда я закрыл глаза. Я — под водой. Потом мне захотелось вытолкнуть себя на поверхность и набраться воздуха. Но сначала надо выдохнуть, как это делают киты.

Я трескаюсь

Так вот. Я втянул воздух протяжно и мощно, чтобы хватило надолго. Оказалось, я облил скатерть чаем. Киты не пускают фонтаны чаем. Мама молча свернула скатерть. Обиделась вроде. Может, от скатерти тоже что-то зависело в целом мире?..

В мире, где существуют атомные подводные лодки…

Интересно, для чего подлодкам все эти торпедные аппараты и крылатые ракеты? Для чего им силовые установки? Чтобы пугать друг друга? Или чтобы пугать китов?

— Сын, это цинично, — с досадой поморщился папа.

Опять он о чайнике! То есть о теткиной подруге. Почему бы не поговорить со мной о чем-то более важном? О китах и лодках — для разнообразия.

— Зато не фальшиво! — ответил я. — Я не притворяюсь, как вы, что мне есть до всех дело. Что мне жалко теть и их подруг, о которых вы тут распинаетесь… А на самом-то деле…

Кит

— Замолчи! — мама хлопнула меня свернутой скатертью.

Вот так вот. Я хотел быть китом, а стал мухой.

— Ну скажи мне: чего тебе не хватает? Почему ты так себя ведешь в последнее время? Ты не мог просто извиниться? Или предложить тете купить новый чайник? — спросила бабушка.

Я молчал. Я считал вопросы. Четыре! И это не предел.

— Почему ты молчишь?

Пять! Я не отвечал. Киты чаще всего молчат.

В «последнее время» — это, интересно, какой период? Год, месяц, с рождения?

Конечно, в три года я был другим, и сейчас я не могу быть даже таким, как в девять лет. Я ведь и музыку тогда другую слушал! Ау, вы не заметили, что я меняюсь каждый день? Я уже не тот, что был вчера перед сном.

Нет, не заметили. Они-то не меняются, они как мох на скале: почти не движутся.

— Да скажи хоть что-нибудь, — попросила мама. — Скажи, что ты не хотел, хотя бы...

Вот прицепились! Тогда я встал и затрубил изо всех сил. Моя семья не знала, что киты так выпускают воздух через дыхало. А мы с Чижом давно тренировались общаться по-китовому. Или по-китовски?

— Да что это за рев? — возмутилась мама.

— Песня кита. Вы все равно не поймете.

— И что это значит?

— Посмотри в «Википедии», — ответил я.

— Ты можешь нормально разговаривать?

— Ты же сама велела замолчать.

— Это издевательство! — расстроилась мама.

— Ну прямо как маленький! — снова затиктакала головой бабушка.

То я веду себя как маленький, то еще не дорос до того, чтобы себя вести как взрослый. Кто установил этот предел? Где начерчена граница? Вот тут ведешь себя по возрасту, а перешел черту — стоп! Не по возрасту! Не полагается так себя вести! Свисток! И подходит такой специальный полицейский, в усах до ушей:

— С вас штраф. Вы вели себя не по возрасту.

У ребенка болит голова

— А что я нарушил?

— Вы что, правил не знаете? Так дурачиться в двенадцать лет нельзя! Только в шесть плюс.

— А мне хочется.

— Не положено!

Мы с чайником-заварником смотрели друг на друга. Похоже, мы оба устали. Он и сам был не рад, что оказался в центре внимания. Ему бы сейчас забраться в шкаф, где угол потемнее. И мне бы тоже. В пять лет я мог затеряться в любом шкафу и даже заночевать в нем. Но теперь у меня не такой большой выбор для пряток. Да и не положено.

Ладно, хотят по-взрослому, будет им по-взрослому!

— Я имею право на свободное выражение своего мнения и уважение своих убеждений! — ляпнул я. — А хочу — и молчу, ничего не выражаю.

Моя семья на минуту онемела.

— Это все интернет проклятый! Оттуда вся пропаганда! — сделала вывод бабушка. — Губят наших детей!

Конечно! Если дома поговорить не о чем, кроме как о чайниках! Виноват интернет, шайтан-машина, что же еще!

— Это их сейчас в школе учат, — с сожалением сказала мама.

Кот

— Свои права они знают, а обязанности — нет! — добавил папа.

Чайников бок пересекала тонкая трещина. От нее шла паутина трещинок — паучьих лапок. И я сам почувствовал, что трескаюсь. Я становлюсь сухим и шершавым. Мне надо стать гладким и отрастить плавники. Срочно уйти под воду.

Вот так из-за любви к чайникам, нет, к заварникам, погибают киты!

Я разбиваюсь

— Еще раз спрашиваю. Ты можешь нормально ответить?

— Я не знаю, на какой вопрос отвечать. Чего мне не хватает? Скутера, кокосового масла, суперсилы, кожаного мяча и личного бункера, где можно от всех закрыться. Извиниться? Я не мог, ведь я не помню точно, что разбил заварник. У меня склероз, наверное, как у бабули. Купить новый? Не, не вариант. Тратить накопленные деньги на всякую рухлядь!

— Но тетя же расстроена. Ты посмотри, может, с ним можно что-то сделать? Может, подклеить, да и пусть стоит как сувенир. Предложи что-нибудь… человеческое.

Они явно решили меня достать сегодня. Я сел в позу «Мыслителя». Потом обратился к коту:

— Мастер Йода, у вас есть предложения?

Кот просипел что-то, и я вскочил:

— Точно! Давайте объявим Международный день чайников! Давайте устроим мероприятия по спасению заварников! Хотя популяция чайников, по-моему, не уменьшается, а наоборот. Давайте организуем охрану заварников и ситечек от людей. Все на борьбу! Все на защиту чайникообразных! Я сейчас напишу плакат: «Защитим чайники от своих опасных детей!»

Я схватил заварник за ручку, и он поплыл в воздухе.

— Чайники, они же ценнее, чем киты! Поплыли, дружок! У-у-у-у, у-у-у-у.

Заварник нормально плыл и даже выпускал чайные фонтаны. Он слегка оживился и задрал нос.

— Как маленький прямо! — затикала на меня бабушка.

— Да что же ты придуриваешься? — папа резко встал.

Мой чайный кит выскользнул из рук и грохнулся на пол.

— Все. Мы потеряли его! — произнес я. — Пора объявлять траур!

Тетя встала перед останками заварника на колени и стала собирать осколки. Кот опустил голову. Он всегда выглядел как виноватый. Мы с чайником-заварником оба были разбиты. Осколки русской росписи полетели в ведро: звяк-звяк — и кончено! Осколки слов с грохотом полетели в меня. И этот словесный расстрел бесконечен.

Бывают два состояния разбитости. Первое — когда слова разбиваются об меня, я их не слышу. (Правда, бывают слова небьющиеся, эти отскакивают, но возвращаются снова.) Второе — когда слова разбивают меня самого. Я их слышу и чувствую. От меня откалываются куски, как от старой стены, и падают на пол. Так и приходится ходить разбитым и делать вид, что ты в норме. Вот как наша фарфоровая лошадь: у нее дыра в ноге и хвост отколот. Но если ее прислонить к цветочному горшку, то она делает вид, что скачет.

Я уплываю

Киты над городом

Обвинение, которое наезжает на меня, не бывает одиноким, ему нужен прицеп. Упреки, придирки и укоры прицепляются друг к другу, как вагончики аттракциона. И — поехали, поехали. И давай разгоняться!

Ужасно себя веду — плохо учусь — ничего не делаю — только все порчу — ничего не ценю — сам не зарабатываю — всех расстраиваю — никого не уважаю — никаких интересов — никакой благодарности — тра-та-та-тра-тата — погнали! В каждом вагончике — по пулемету.

Надо позвонить Чижу. Может, у него дома ничего не разбилось? Пусть хоть он доведет наше китоспасательное дело до конца. Я стал незаметно набирать его номер, но передумал. Доведет он до конца, как же! Чиж всегда считался успешным. Но еще он был поспешным. Он всюду хотел успеть, у него всю жизнь была куча гениальных задумок типа: «А давай…» Мне кажется, он родился и сразу из кроватки заорал: «А давайте, знаете, что устроим?!» Так вот, потом он бросал все на полдороге и мчался к новым завоеваниям. Он так завоевывал все подряд — оценки, победы в самых дурацких конкурсах, первый мяч, первую роль в бредовом школьном спектакле, первый диплом за какой-нибудь уродский плакат ПДД. Кстати говоря, он много чего и проигрывал, но из-за того, что всюду влезал, кое-что и выигрывалось как бы само собой. А проигрыши как-то забывались, тоже сами собой. Меня это даже восхищало, у меня сроду не было такого стремления включиться в эту гонку. Я всегда считал, что проиграю. А почему я должен выиграть, в конце концов? Другие гораздо лучше меня. Бывают такие умники, что прямо бесят! Но если они выигрывают из-за того, что у них мозги варят, это не обидно, это справедливо. Но в плане защиты китов Чиж мне здорово помог, это точно. Он был моей «группой поддержки» и моим партнером. В общем, я не стал звонить.

Расстрел словами продолжается. Когда у них закончится обойма? Я смотрю в окно. За окном — медленный мокрый снег.

Он падает вбок, создает волны. За окном плывут киты. Молчаливые, тихоходные. Голубые киты. Кашалоты. Гренландские киты. Серые киты. Горбатые киты.

Сначала киты движутся со скрежетом. Наверно, им мешает снежное течение. Потом они как-то приспосабливаются и плывут с тихим шуршанием.

Киты в голове

Словесные пули все еще летят мне в спину. Вот у тех-то друзей, у которых еще дочка уехала за границу и училась с той самой тетиной знакомой, которую мы встретили в магазине, ну тогда, когда мы еще поехали на день рождения к теперешней жене бывшего мужа этой самой... В общем, у них-то такой сын, что и учится отлично, и спортом увлекается, и родителям помогает. Вот за него не стыдно! А за меня всем приходится краснеть.

— Так не краснейте. Или смените сына! Вот так вот, — советую я. Но слова гудят, что это мне нужно измениться, это мне, мне.

Одно слово попало мне в спину, и я почувствовал его колкость. Другое слово застряло у меня в ухе, и свистит, и сверлит мозг. Да сколько там еще слов в арсенале? Тихонько достаю из кармана наушники. Как назло, работает только один.

Я зажал ухо, чтобы прекратить свист. Хоть бы они все замолчали! Хоть бы их не слышать совсем! Я стал гудеть: -У-у-умм!» Китовое стадо двигается с тихим звоном. Как будто на китов надели колокольчики-языки, как на коров. Вот бы сейчас очутиться под водой…

— Замолчите, замолчите, замолчите, — шепчу я и уплываю.

Китам за стеклом ничего не слышно. Они плывут и поют. Они так посылают друг другу сигналы. Если им страшно, если им больно, если им беспокойно, они поют свои песни.

Я стал напевать собственную мелодию для изгнания злых голосов. Я умею сочинять такие песни. «Все дураки-и, все дураки-и, отстаньте от меня, я вас не слы-ы-шу!» Знаю, что не шедевр, но помогает.

За моей спиной стало тихо. Наконец-то все ушли и оставили меня в покое! Я могу вынырнуть на поверхность кухни. Могу спокойно сесть за компьютер и написать географическому обществу, или какой-нибудь международной комиссии, или в общество охраны морской фауны.

Я обернулся и чуть не потерял равновесие.

Нет ведь, все на местах! Смотрят, открывают рты, машут руками, кивают на меня. Они так похожи на рыб! Сидят такие рыбьи головы, пучеглазы!

Мама кивнула и вздернула подбородок. Я помотал головой. Зачем она открывает рот, если ничего не говорит? Видимо, у меня уши заложило. Я постучал себя по уху.

Мама сжала губы и перестала быть рыбой. Она внимательно посмотрела на меня. Она подошла ко мне поближе и что-то произнесла. Потом как-то испуганно улыбнулась и потрясла меня за плечо.

Я улыбнулся в ответ. Я все понял.

Я не слышу

Мне позвонили. Я не услышал, почувствовал вибрацию мобильника и принял вызов. Я не слышал голоса в телефоне. Как я узнал, что звонит Чиж? А, да его имя высветилось на экране.

Я приложил трубку к уху, чтобы принять новости.

— Ш-ш-ш, ш-ш-ш.

«Кинь эсэмэску, я тебя не слышу», — написал я Чижу.

Я улыбнулся сам себе и опять поплыл.

С этого дня я все время куда-то плыл.

Я не слышал родителей, бабушек, теть и их подруг.

Я не слышал соседей.

Я не слышал друзей.

Я не слышал телефона.

Я не слышал учителей.

Я не слышал телевизора.

Я не слышал врачей.

Но я очень хорошо слышал себя. И китов.

Я вижу

Я хорошо вижу, это плюс. И еще много бонусов. Меня никто не трогает и не нудит над ухом. Когда я не хочу в школу (то есть через день), то и не иду. Мне разрешают подолгу сидеть за компом и не пугают слепотой и сколиозом. Наверное, глупо пугать глухого слепотой.

Слегка раздражает, если долго стоят за моей спиной. Я не слышу, когда входят в мою комнату, но чувствую, как смотрят мне в спину.

Я живу в тишине, но иногда прослушиваю свои внутренние шумы, как бывает, когда сильно заткнешь уши пальцами.

Мешает только одно — часто водят по врачам и отвлекают от важных дел. Оказывается, у меня накопилась куча дел за то время, пока я не был глухим. И теперь я могу ими заняться. Например, подклеить модели парусников, дорисовать китов в скетчбуке, подправить «План защиты китов», дочитать начатые книги. Вот еще рыцарей надо подлатать. Тамплиеру припаять щит, пилигриму почистить коня, английскому рыцарю починить алебарду. Фигурки дорогие, коллекционные, расписаны вручную. Но если бы моя тетя уронила хоть кого, даже госпитальера или тевтонского лучника, стал бы я биться в истерике и обвинять ее? Нет, не стал бы. Ну хлопнул бы дверью разок, и все на этом.

Так вот, медики… Один врач слишком долго беседовал с мамой, а я глазел в окно. Потом он осматривал меня и кивал, а потом все записывал и записывал, записывал и записывал.

У меня внутри что-то заскрежетало, пошло к горлу, и я прислушался к собственным шумам.

— А вы знаете, что ученые научились выращивать человеческие органы для трансплантации? — спросил я.

Врач едва взглянул на меня — и давай строчить дальше со зверской скоростью.

— Да… — продолжал я. — Ушную раковину можно на 3D-принтерах печатать, биопринтеры такие есть…

Врач посмотрел на мою маму и что-то ей сказал. Со мной он почему-то не общался. Может, у меня что-то с голосом? Может, слова не до конца вылетают? Я же не слышу, как говорю.

— А вот интересно, — не отступал я, — что вы думаете об искусственной психике? Сможет она заменить человеческую? Может быть, и наше поведение можно было бы изменить? Раз — и заменили человеку его больную нервную систему.

Мама обняла себя двумя руками и стала рассматривать докторский стол. Доктор наконец-то оторвался от бумаг и замер.

Он посмотрел на меня как на больного инопланетянина, которому все равно скоро улетать. Но через минуту опять увлекся чистописанием. Может, у него мания какая-то, ему надо все время чиркать на бумаге. Или он выполнял план: не больше двадцати минут на человека.

Мне захотелось вцепиться в шариковую ручку зубами и загрызть ее вместе с докторской рукой, и с белым манжетом, и с красивыми часами.

Тогда я влез на подоконник и выпрыгнул в окно. Ничего со мной не случилось — первый этаж.

Как ни странно, этот врачебный писатель не освободил меня от школы и не направил в специнтернат. Наоборот, он посоветовал маме оставить меня в моем «привычном кругу общения». Вот так вот.

Так странно было вливаться снова в этот «привычный» круг. Непривычно входить в эту старую школу, где все по-новому. Все идут молча, бегут молча, ругаются и дают подзатыльники тоже молча. Совершенно молчаливые (наконец-то!) учителя что-то показывают, их руки барахтаются в воздухе. Это как в музыкальном клипе. Будто поставил на перемотку вперед. Все движется быстро, но без звука.

Я потянулся к наушникам. Эх, забыл! Сейчас бы любимые треки включить! Без музыки плохо, конечно. Не то слово! Не знаю, как без нее жить. Я стал отбивать такт ногой и петь про себя. Мысленные песни… Ха-ха! Не смешно.

Пауза. Вот я плыву по школьному коридору среди веселых и грустных рыб, открывающих рты. Они вроде рядом, но не со мной. Невозможно поговорить. Здесь нет китов… Потому что киты — не рыбы, они погружаются на другую глубину.

Кто-то мне что-то сказал. Буль-буль… Буль-буль… Я вас не слышу.

Я беспокоюсь за своих подопечных китов. Как они там, дождутся ли моего плана спасения? С четырнадцатого века ждут…

Как так вышло? Такие громадины! И такие беззащитные.

Люди научились создавать бионических роботов, очень похожих на живых существ. А как насчет того, чтобы сохранить настоящих, пока еще живых существ?

Может быть, пока я дойду до своего класса, на одного кита станет меньше.

Учитель с чайником

Продолжение повести вы сможете прочитать в книге Кристины Стрельниковой «День глухого кита» издательства «Речь».




Кристина Стрельникова
Художник Катя Толстая
Страничка автора Страничка художника


Конкурсы
НОВОСТИ САЙТА
О ЖУРНАЛЕ «КОСТЕР»


РУБРИКИ ЖУРНАЛА «КОСТЕР»