Октябрь 2016 года

Нина ДАШЕВСКАЯ

Грошик всегда любил аэропорты. Ждать самолета — это как последний день перед каникулами, кажется, у самого крылья растут! Но сегодня все было не то. Даже странно.

Каждый год они куда-то летали, и всегда хотелось прыгать от счастья. В детстве он так и скакал на самом деле, потом стал прыгать только внутренне, про себя. А сейчас не хотелось. Ну, летят. Ну, самолет. Ну, море.

Неужели я стал взрослым, усмехнулся про себя Грошик. Да нет, ерунда, рановато. Просто он волнуется из-за школы, вот и все. Грошик поступал в другую школу, в восьмой класс. Экзамены сдал средне и сейчас оказался в подвешенном состоянии: может, возьмут, а может, и нет. И он останется Грошиком на всю жизнь, то есть еще на четыре года.

Хотя... Дурак он был, когда думал — в другой школе все будет не так. Ведь так же будет, ничего не изменится.

Сегодня утром он пошел смотреть результаты экзаменов. Вечером вывесят в Интернете, но неужели ждать? Списки были прямо на двери школы, на улице.

Грошевский, двадцатым номером. Что же... Через неделю будет сдавать экзамены еще один поток, а мест двадцать пять. Если хотя бы шесть человек напишут лучше — он, Грошик, в пролете. Вероятность поступления... Он прикинул в уме — вероятность выходила не очень. Хотя шанс есть. Есть же шанс!

— А, Грош! Что, ты как?

Вздрогнул, обернулся: кто здесь из старой школы? А потом понял: это не из старой... Федор, чудной такой парень, волосы синие с одной стороны, с другой их вообще нет, и туннель в ухе.

— Вот, двадцатый, — сказал ему Грошик.

И отошел. Говорить не хотелось. Медный грош, ломаного гроша не стоит, пропасть ни за грош. Видно, дешево он выглядит, раз прозвище сразу прилипает к нему.

Все, забыть. Впереди самолет, радость! Отчего же она никак не наступает?.. А может, дело не в поступлении, а просто они впервые едут с мамой вдвоем? Грошик привык, что их много, Грошевских: папа, мама и три брата, да каких брата! Он, Грошик, всегда был из всех самый маленький. И всю школу ему говорили: «Грошевский! О, у тебя такие братья!»

Конечно, когда есть Илюха — капитан школьной команды по баскетболу и Тимофей — главный диджей всех дискотек, ему самому оставалось быть только Грошиком.

Всегда они дергали его, шутили, расслабиться нельзя ни на минуту. И он даже обрадовался, что едут без них, — сколько можно в самом деле?.. Но почему тогда даже в аэропорту как-то пусто? Будто зуб выпал, а все хочется его языком пошатать.

— Матюша, я отойду ненадолго, — сказала мама.

Он кивнул, сделал скучное лицо. А внутри стало страшно. Ну что ты за идиот, будто пять лет! От мамы ни на шаг... Детский сад на выезде. Он так привык быть со старшими, никогда не оставался один в таком большом пространстве. В магазинчике через стекло было видно: какой-то мелкий пацан лет десяти рассматривает телефоны. Один; никаких мам с ним не было. Да брат Илюха на свой футбол в шесть лет один ездил на троллейбусе, а он что?! Точно Грошик, и это всю жизнь.

— Все в порядке? — спросила мама, вернувшись.

Он вздохнул с облегчением и тут же разозлился на себя. Нет, хорошо, что они поехали вдвоем! А то он так и будет каким-то придатком. Вечным хвостом. Надо как-то взрослеть.

— Грустный какой-то… из-за школы переживаешь? Не волнуйся, ты сделал что мог. Уровень у тебя хороший, если чуть-чуть не хватит — можно будет на следующий год попробовать...

Вот! Даже мама не верит, что он поступит. Даже мама! Не понимает, каково это — остаться в старой школе. Для всех учителей — Грошевский-младший. И хоть бы старшие были двоечники какие, так нет! «Учись, как братья! Бери пример!» И он завидовал приятелю Артемьеву — как бы тот ни разбивал кактусные горшки своей крепкой башкой, отвечал сам за себя, потому что ни братьев, ни сестер у него не имелось.

И старшеклассницы вечно ловили Грошика, младшего братца, и передавали записки (в начальных классах ему даже нравилась эта роль почтальона).

А потом надоело. Маленький, маленький, и ростом самый мелкий в классе, и ничего-то он не решает, ничего от него не зависит. Единственное, чему научился, — вовремя уворачиваться от действительности. Это не я, меня здесь не было.

На самом деле сменить школу посоветовал Тим. Сказал: вот, смотри, какой лицей, хочешь попробовать? Там про нас, старших, и знать никто не будет... Тимофей вообще его понимает, чувствует. Жаль, что не удалось с ним сегодня поговорить. И вообще жаль, что они не летят вместе. У Тима экзамены, а у Илюхи — соревнования. Какое уж тут море. А маме дали отпуск только сейчас, в июне. И тут как раз позвонила мамина школьная подруга Майка, позвала в гости. И они решились: поедут вдвоем! Вдвоем. И без этих огромных балбесов оказалось, что им с мамой даже говорить не о чем.

Мама читает и улыбается. То ли книге, то ли своим мыслям — конечно, впереди море, и главное — увидит свою подругу, сто лет не виделись!

Грошик тоже делает вид, что читает. А у самого в ушах вот эти утренние слова синеволосого Федора: «Ну что, Грош? Как?..» Илюху с Тимохой никогда не звали Грошиками.

* * *

Но когда они сели в самолет («поддуть жилеты через клапаны поддува», всегда смеялись они впятером, а тут с мамой только переглянулись), и когда пристегнули ремни, и когда самолет пошел на разгон — и вдавило в сиденье, и заложило уши. Только тут Грошик почувствовал «внутреннее прыганье», когда сердце готово разорваться от счастья — летим!

«Может, мне стать летчиком?» — подумал он и тихонько, сам себя засмеял за эту мысль. Кому летчиком, тебе, Грошику?..

Но все равно было счастье. Там, в небе. И не хотелось думать, что дальше, — ни про школу, ни про море, ни про неизвестную мамину подругу (тоже никогда не знаешь, чего ожидать от этих знакомых, лучше бы в гостиницу). Просто небо — и всё.

Как это другие могут читать или играть в телефон в небе? Еще уши наушниками затыкают и смотрят в экран. Мы же летим, летим, летим!

«Тим» — отозвалось в ушах, и Грошик наконец улыбнулся. Вообще повезло ему, такие братья! И дома ему хорошо, очень хорошо, для них он Мотька, для мамы — Матюша, и никаких тебе медных ломаных единиц оплаты. Бедный Артемьев, как он все время один?..

* * *

Прилетели ночью. Мамина подруга Майка оказалась тонкая, длинная, похожая на девчонку — или даже на пацана. Никак не скажешь, что они с мамой ровесницы. Грошик впервые заметил, что мама вообще-то выглядит не очень. Устает с ними, конечно. На море ей самое время; раньше он думал, что она только его «вывозит», а ведь ей и самой нужно! Грошик ревниво рассматривал эту тонкую Майку: наверное, у нее нет троих сыновей.

— Неужели Матвей? — поразилась она. — Какие же тогда старшие?!

Мама засмеялась, показала руками, какие, — для этого ей пришлось подняться на цыпочки.

— Вот ты, Санька, счастливая, — вздохнула Майка, и Грошик тут же простил ей эту девчоночью легкость во всем.

— Поехали скорее, пока мои Черешенки спят, — заторопила она их, и тут уж мама ахнула:

— У тебя?.. Я не знала…

— Да, сразу две, — засмеялась Майка. — Увидишь, какие...

Черешенки. Кто это, неужели дочки? Маленькие, раз мама про них не знает. Во он влип, а! Вот тебе и море, в компании двух младенцев... Хотя ладно, поживем — увидим, может, не девочки, а птички какие-нибудь.

Но оказалось — нет, не птички.

— Сколько им?

— Почти четыре. Да, двойняшки.

— Что же ты молчала!!

— Ну... Ты бы стала суетиться с подарками… Мне не хотелось...

— Майка... Ну ты даешь. И... Сама?

— Сама, — тряхнула головой Майка, совсем как Соня из параллельного класса. И добавила: — Матвей! Бери чемодан, и пойдем в машину.

И ему понравилось, что чемодан взял он, а не мама. Дома она ему не отдавала, а тут вариантов не было.

— Как ты хорошо водишь, а я так и не научилась, — хвалила мама Майку. — И выглядишь так хорошо, совершенно не изменилась!.. Вернее, нет, изменилась. Ты такая не была... Очень похорошела.

— А ты совсем такая, как была, — сказала Майка.

— Ну, это ты врешь. Я-то знаю. Чего уж там.

— Ничего не вижу, — сказала Майка еще раз очень уверенно, — не изменилась. Я бы только тебя подстригла. Хочешь? Я хорошо стригу.

— Ты? Стрижешь?! — поразилась мама.

— Ну да. Надо же как-то выживать... Сначала для заработка, а потом понравилось. У меня, говорят, руки легкие.

— Стрижешь, — повторила мама. — С твоим образованием...

— Образование — ерунда, — отмахнулась Майка. — У всех образование. Кому сейчас нужен мой французский?.. У нас курортный город, сфера обслуживания, сама понимаешь... Ну, есть два ученика. Но за стрижку я получаю больше. И потом... Это просто стереотип, что работать надо головой, а ручной труд не престижен. Если у меня получается и людям это нужно — почему нет?.. И потом, Сашка, знаешь... Стрижка может сделать человека счастливым. Хоть на несколько минут, но это всегда радость. Я вижу. Давай, а?

— Ну ты даешь, Майка. Никогда бы не подумала. Все же какой ты удивительный человек! А французский?..

— Ну что французский... Перевожу немного для себя, одну книжку, детскую. Но это так, занимаю мозг, чтобы работал. Хобби. Как у других вышивание.

Грошик не дослушал, что она там переводит, уснул.

* * *

Приехали под утро, было уже совсем светло. Маленький домик, вот чудо! Не квартира. Домик и садик в два метра перед ним, цветы и дерево. Рядом с деревом столбик, и качели подвешены. Как на картинке! И морем пахнет, уже прямо тут пахнет! Ура!

Майка показала им комнату — крошечную, ничего лишнего; на узких кроватях уже было постелено.

— Ложитесь, — сказала она. — Еще успеете поспать.

— А ты? — спросила мама.

— Я уже точно не успею. Девчонки сейчас проснутся.

— Как же ты, Майка! Мы бы сами доехали; а то всю ночь за рулем, я же не знала...

— Я просто очень хотела тебя увидеть, — сказала Майка. — Вот и все.

Грошик вдруг остро позавидовал маме. Ведь они школьные подруги, хотя и не виделись, не говорили столько лет. Мама даже не знала про Черешенок. И все равно: Майка мчалась в аэропорт на машине всю ночь, чтобы встретить. А он, Грошик, сможет вот так приехать к кому-то из одноклассников? К кому?.. И чтобы вот так: я очень хотел тебя увидеть... Нет, таких друзей у него нет.

…И тут в дверном проеме показалось явление. Это было похоже на картинку, какими девчонки перекидываются в ВКонтакте. Через открытую дверь светит утреннее солнце, и в этом сиянии показались два ангела. Два совершенных ангела в длинных ночных рубашках.

— Черешни! Доброе утро! — сказала Майка. — Знакомьтесь, это наши гости: Александра и Матвей.

— Матвей, — сказали Черешни одновременно.

Грошик сел на пол, чтобы быть с ними одного роста. И смотрел во все глаза.

Они были разные. То есть потом только он увидел, что лица совсем одинаковые; отличались волосы. У обеих темные, но у Ани — длинные прямые, а у Аси — короткие, мелко вьющиеся, такой шапкой. И еще у Аси две маленькие родинки на щеке: точка с запятой.

— Гости пусть отдыхают, а мы пойдем умываться и завтракать, — сказала им Майка.

— С Матвеем, — сказала Аня тихо.

— С Матвеем, — сказала Ася громко.

И Матвей вдруг понял, что спать не хочет совершенно.

* * *

Грошик никогда не любил маленьких, вечно они путаются под ногами и орут без повода, поди разбери, чего им надо. Но Черешни были волшебные. Тихая, осторожная Аня и совсем другая Ася, ни секунды на месте. И когда он пошел с мамой на море без них — даже на минуту расстроился. Но потом было море, и он все забыл.

...Море еще холодное, но мама отважно пошла купаться, и Грошик за ней. Они купались одни на всем берегу, и он страшно этим гордился. Вода смыла все неприятности: и все обиды на братьев, и даже это нелепое «Грош» от синеволосого Федора, того парня с дыркой в ухе. Интересно, а как этот Федор сдал экзамен? Грошик даже не посмотрел. Он всегда немного завидовал таким смелым, кто мог проколоть себе ухо, сделать татуировку или побриться наголо. Не то что это очень красиво; просто сразу видно: вот, смелый человек. Самого Грошика хватило только на то, чтобы однажды отказаться от парикмахерской. И мама внезапно обрадовалась:

— Хочешь отрастить волосы? Давай попробуем, я давно хотела тебе предложить!

...Ну вот, он предполагал, что это бунт; а оказалось — она сама же и хотела. И вообще он всегда подозревал, что после Илюхи с Тимохой она ждала девочку.

Надеялся, что длинные волосы добавят ему хоть немного крутизны; но вышло не очень: так, болтаются какие-то светлые водоросли. Ну и ладно; еще не хватало думать о внешности.

Голова сохла долго, и Грошик замерз. Мама шла обратно медленно, а ему бы хотелось побыстрее. Шел и старался не стучать зубами. Свитер, что ли, надо было взять с собой на это море?..

Черешенки были на улице, Аня качалась на качелях, а Аська-точка-с-запятой сидела на дереве. И тут они увидели его.

— Матвей!!! — закричали вместе и спрыгнули со своих мест, понеслись к нему, повисли на руках; и он закружил их, такие легкие оказались!

А в ушах звенело это «Матвей!», и он вдруг понял: у него в животе счастье. И прыгает там, и хочет через горло выскочить наружу.

— Очаровал моих девчонок? — засмеялась Майка. — Как же они тебя делить будут?

И правда, весь вечер они не могли его поделить. «Я с Матвеем! Нет, я!» — кричали они и заползали ему на колени, на спину, на плечи, даже на голову.

...А вечером, когда девчонки заснули, Майка подстригла маму. И Матвей не мог понять, что изменилось: волосы не стали сильно короче, просто... Просто другая мама. Моложе и веселее. Как это? Волшебство.

— Нравится? — спросила мама.

— Очень, — ответил он.

— А ты? — спросила вдруг Майка. — Хочешь?

— Он длинные хочет, — засмеялась мама. — Отличаться ему хочется от других.

— Отличаться? — удивилась Майка. — Хорошо, я подумаю...

* * *

— У тебя самого идеи есть? — спросила Майка.

Было раннее утро, девчонки еще спали. А Матвей уже сидел с вымытой головой, укутанный фартуком, и рассматривал в зеркале свое глупое лицо. Что можно сделать с таким?..

— Делайте что хотите.

— А не боишься?

Чего бояться. Не налысо же она его побреет.

— Доверяешь, значит?

— Да.

— Ну, смотри...

Он сначала и правда смотрел, а потом закрыл глаза. Непривычное ощущение, давно его все же не стригли. И потом, в парикмахерских было неприятно и хотелось поскорее уйти, пусть хоть как, лишь бы быстрее. А у Майки, видно, были и правда «легкие руки». Только что она делает? Затылком непривычно чувствуется сталь ножниц и воздух, и возле ушей тоже. Холодно. Это что, правда наголо, что ли? Немного страшно. Но и интересно. А хоть бы и совсем под ноль, почему бы и нет? Не трус же он, не трус!

— Ну, открывай! — сказала Майка.

Матвей открыл глаза.

В зеркале отражался незнакомый человек.

Провел руками по затылку, по вискам. Точно, почти наголо — осталась коротенькая шерстка. Зато сверху остров длинных волос и косая челка.

— Еще можно вот так, — сказала Майка и быстрым движением собрала ему всю эту челку в короткий хвостик на самой макушке.

У парня в зеркале обозначились непривычные четкие скулы, выпуклый лоб. И непонятно откуда взявшийся насмешливый взгляд. «Неужели это я?!»

— Не слишком радикально? — спросила Майка, но она уже видела, что ему нравится.

— Не слишком, — сказал он. Хотелось сказать что-то вроде: «вау, как же круто!», но постеснялся.

— Ну-ка сделай вот так, — Майка прищурилась и показала два пальца буквой V.

Матвей повторил ее жест, и она тут же щелкнула его на телефон:

— С ума сойти, прямо звезда с обложки!

Маме не понравится. Вот точно.

Но ей понравилось.

— Ну, Майка... — сказала она. — Ну, Майка, ну, Мотька! Вот вы даете.

Матвею захотелось сразу же выложить фотографию у себя в ВКонтакте, но Интернет не работал.

— Вызову мастера, починит, — пообещала Майка. — Я тоже хочу выложить, ты мне разрешишь? Вы — моя профессиональная удача.

— Матвей! — раздался голос первого ангела из коридора, и сразу же включился второй: «Матвей, Матвей, Матвеееей! Ты где?!»

И понеслось. Матвею нельзя было отойти ни на шаг, ни на секунду! В туалет сбежать от них — спецоперация. Матвей строил башни из коробок и стульев. Матвей делал дом из пледа. Матвей играл в инопланетное вторжение. Матвей устраивал гонки стеклянных шариков с разных горок. Матвей катал обеих на плечах.

А потом они пошли на море. Там, на песке, четыре парня чуть старше Матвея играли в волейбол. И он внезапно застеснялся снимать майку: по сравнению с ними такой бледный и такой худосочный, «ни грамма лишних мышц», как шутил Илья.

— Матвей, Матвеееей!

И он тут же забыл про этих волейболистов: хотелось таскать песок ведерком, строить замок, рыть подкопы. Собирать камни и выкладывать буквы, совсем впал в детство!

— Знаешь, — сказала ему Майка, — тебе надо с детьми работать. У тебя талант. Черешни вообще-то совершенно не выносят чужих, это первый раз с ними такое.

А Матвей все строил и строил, весь в песке, а девчонки выкладывали камешками дорожку к замку. Многие останавливались и даже щелкали их строение на телефон. Подошла девчонка, взрослая, чуть старше Матвея, покрутилась рядом, помялась, а потом прямо спросила: можно с вами?

— Нельзя! — крикнула вдруг Ася. — Нельзя, это наш замок! Это наш Матвей!

И бросила в девочку песком.

— Как так можно, Ася! — пытался отругать ее Матвей, кусая губы, чтобы не расхохотаться.

В итоге новую девочку все же приняли, а к вечеру Матвей организовал крупные строительные работы: в их отряде было уже человек десять. Но Ася все же упрямо твердила: «Это мой Матвей!», а Аня просто тихо обнимала его за ногу, он чуть не шлепнулся из-за нее.

Вечером Матвей вызвался читать им, так и уснул в их комнате. Проснулся на спальном мешке, под пледом — видно, Майка ему притащила какое-то подобие постели, и он во сне туда переполз.

Утром они с девчонками не стали будить мам, оделись и ушли сразу в садик под окнами. Матвей пытался заплести Ане волосы, и Аська тут же ревниво заявила, что тоже скоро отрастит длинные. Потом они вернулись на кухню, и Матвей отважно замутил большой омлет с хлебом и сыром — единственное блюдо, которому его обучил брат Тимофей. Потом встала мама и показала, как варить кофе в турке. На запах проснулась и Майка.

— Кажется, выспалась первый раз в жизни, — сказала она. — У тебя, Санька, не сын, а мечта.

— Сама его не узнаю, — ответила мама.

Ага. Обычно, значит, Матвей — лентяй и оболтус.

* * *

Через несколько дней мама уехала в город по магазинам, девчонки днем уснули, и Матвей остался с Майкой вдвоем.

— Интернет заработал, знаешь? — сказала она.

— Ага. Вообще иногда и без него полезно. Информационная детоксикация, — ответил он. Ему было неловко. Непонятно, как ее называть: просто Майя? Не тетя же?

В идеале, конечно, сейчас и правда свалить в Интернет. Но вроде уже и не тянуло так, как раньше, и хотелось это сохранить — чувство реальной жизни. Такое короткое это время все же, завтра уже уезжать... И эта фотография с новой прической... Что он, девочка, свое лицо выкладывать? Расхотелось, стало все равно. Не нужны ему три чужих лайка. У него Черешни есть, такие Черешни!

— Интересный ты человек, — сказала Майка. — Смотрю и завидую Сашке: у меня ведь тоже такой сын мог бы быть...

— Никакой я не интересный, вы же совсем ничего не знаете, — сказал Матвей. — У меня и друзей в школе нет. Сейчас вот поступал в новую и, похоже, завалил экзамены.

— Нет друзей? — спросила она. — У меня тоже не было...

Как?! У нее, вот у этой веселой, легкой такой!

— Терпеть не могла школу. Только один был праздник — французский. Я его любила, и он меня... А так — казалось, и поговорить не с кем... Длинная была, сутулая, очки ужасные, зубы кривые... Аллергия страшная вылезала на все подряд, со мной сидеть никто не хотел. Да еще «футболкой» дразнили...

— Кем?

— «Футболкой». Ну, Майка же... Ненавидела свое имя. И потом... Тоже была история, письмо написала одному... Одному человеку, казалось, он лучше других. Вот же дура была, вспомнить страшно. Как потом надо мной смеялись. Все.

— Все?..

— Все. Я тогда совсем с ума сошла, жить не хотела. И вдруг один человек зашел в класс и сел со мной. И сказал: хватит ныть. Ты тут самая красивая, им не понять.

— Тот, которому письмо?..

— А, этот — нет, конечно. Тот как раз его всему классу и показал. Другой человек, девочка. Независимая такая, умная, красивая... Мальчишки ее уважали очень. Не клеили — именно уважали, побаивались. И она меня спасла. Села со мной, не испугалась общественного мнения. И так и сидела до конца школы. Ей говорили — ты что, дура с ней сидеть? Знаешь, мне кажется, в тебе тоже это есть.

— Что? — не понял Матвей.

— Вот это умение защитить, заботиться. С тобой не страшно. Недаром же Черешни от тебя ни на шаг, чувствуют: не страшно.

— Не знаю, — пожал плечами Матвей. — Вообще я думал, что я трус. И так, серая мышь.

— Ну нет. Девчонки мои видят, с кем дело имеют. Поверь им.

— А с той девочкой... Вы дружите сейчас? Видитесь?

— Вот, увиделись наконец, — улыбнулась Майка. — Я очень вас ждала.

— Мама? — поразился Матвей.

— Ну конечно. Сашка из такой дыры меня вытащила, ты и представить не можешь. Она у тебя очень сильная. И ты на нее похож.

Уезжать не хотелось. «Обязательно пиши», — сказала Майка. Не маме, а именно ему, Матвею.

* * *

Как прилетели — Матвей сразу зашел на сайт новой школы, прямо в аэропорту, с телефона. Да, окончательные результаты экзаменов есть.

Двадцать пятый. Над самой чертой. Прошел. Поискал глазами синеволосого Федора Рыбакова — сначала не нашел, потом увидел: вторым номером. Надо же, умный, оказывается, с виду и не скажешь. Значит, будет такой одноклассник. Надо будет сразу с ним навести мосты.

Пока не верилось. Дома братьев еще не было, и он, не разбирая чемодана, все же рванул к этой новой школе, посмотреть своими глазами списки. Точно, двадцать пятый. Прошел.

— Йес, — сказал он тихонько.

— Прошел? — спросила его высокая нескладная девочка, которая стояла рядом.

— Да, последним вот! Проскочил, — и он показал свою фамилию.

— Значит, в одном классе будем, — обрадовалась она. С чего он взял, что она нескладная? Вполне хорошенькая.

— Вот я! — и она показала на фамилию в середине списка: «Петрова М.».

— Маша или Марина? — спросил он.

— Майя, — ответила она. — А ты Миша или Макс?

— Матвей, — сказал он, стараясь не улыбаться слишком широко.

— Грошевский, — сказала Майя. — Красивая фамилия у тебя.

Матвей сжался. Вот сейчас скажет... Сейчас. Грошик.

— Ладно, пока, Матвей! — улыбнулась она и подхватила свой самокат. Надо же, самокат! Надо будет тоже достать, в школу ездить.

Матвей вытряхнул из кармана всю мелочь и хотел выкинуть в люк. Всё! Никаких грошей больше! Но потом передумал и повернул в ближайший магазинчик.

— Два сникерса, — сказал он на кассе. Как раз хватило.

Тимоха с Илюхой любят сникерсы. Надо скорее бежать домой; давно не виделись.

Нина Дашевская		Художник Ольга Граблевская
Страничка автора		Страничка художника