Сентябрь 2009 года

Татьяна КУДРЯВЦЕВА

Маленькая Баба-Яга шла по улице со своим верным другом, Серым Волком. Под зонтиком, потому что дождь моросил. А все думали, что просто девочка с собакой идут. И внимания не обращали. Волку это нравилось: ему, чем меньше внимания, тем лучше. А Маленькой Бабе-Яге наоборот. Все-таки девочка.

Маленькая Баба-Яга сказала:

— Скучно чего-то! Обыкновенно. Давай, Волк, полетаем, что ли?! Хочешь, я тебя в снегиря превращу? А себя в синичку? А?

Волк испугался:

— Зачем это? Не хочу — в снегири! Какие полеты? Мне и на земле хорошо.

А ветер был жуткий. Листья носились, как сумасшедшие. Осень…

— У ветра дома нет, — сказал Волк. — Вот он и воет. Я тоже раньше такой был. А теперь я другой. Я ж к тебе — в собаки… по доброй воле… Ты ж меня в школу обещала отдать, в собачью…

— Тоже мне, разны-ы-ы-лся?! — фыркнула Маленькая Баба-Яга. — Серый ты, Волчок! Ну, никакого воображения!

Волк крякнул с досады, но ничего сказать не успел.

Мелкий дождь вдруг в водопад превратился. В Ниагарский прямо. Причем, фиолетового цвета. Как ливанет! У Маленькой Бабы-Яги руки сделались фиолетовые и нос. А у Волка — и хвост, и лапы.

Волк каплю слизнул и плюнул с возмущением!

— Фу! Горькое! Касторка, что ли?

— Не-а, не-а, — запрыгала на одной ножке Баба-Яга. — Это чернила! Специально для тех, кто в школу хочет! Ой, не могу, ха-ха!

Вот и дружи после этого с Бабой-Ягой!

Волк терпеть не мог, когда над ним надсмехались. Разобиделся, развернулся, размахнулся — хотел Бабки-Ёжкин зонтик в лужу зашвырнуть, да добро пожалел. Зонтик был прикольный — зелененький, с кружавчиками. Как елка под снегом. У Волка никогда такого красивого зонтика не было. И некрасивого тоже. Вообще, никакого…

Волк встал в лужу и завыл. Но — под зонтиком!

Бабе-Яге неуютно стало. К тому же мокро. Без зонтика-то. Чернила за шиворот так и потекли.

А Баба-Яга хитренькая. Как все девчонки. Чихать начала. Чих да чих. Чих да чих.

— Простужусь, — говорит, — заболею. И — нет меня! Какой же ты после этого — верный друг?!

Девчонки часто так делают: вместо того чтоб прощения попросить, возьмут и обидятся. Для вида.

Волк слегка запереживал. Он, понятное дело, был хотя и серым, но добрым. Одной ногой из лужи вышел. Другой, правда, в луже остался. Из-за сомнений.

— Бабы-Ёги не болеют, — недоверчиво произнес Волк. — Они бессмертные. Как все Кощеи.

Лучше бы он этого не говорил. Баба-Яга обиделась по-настоящему. Насмерть. Кощеи страшные. А она недавно модную стрижку сделала. И очень себе в зеркале нравилась.

«Ах, так!» — подумала Маленькая Баба-Яга.

И исчезла.

Волк обалдел прямо. Зарычал с горя. Он и правда был верным, пусть и грубоватым. Волки одиночество не переносят, сразу дикими становятся.

А потом, кто его знает, может, это Кощей Бабку-Ёжку украл? Может, ему не понравилось, чего Волк сказал. Пойди разберись, что у Кощеев в голове! Выходит, он, Серый, виноватее всех.

Тоска-а-а…

А чернильный дождь все пуще, все хлеще. Лужи уже в озера превратились — в фиолетовые У озер деревья выросли — тоже с фиолетовым оттенком, как южная трава реган. А ветвистые! Прямо как олени.

Город стал лесом. Да что лесом — чащей!

В чаще под зонтиком никто не ходит! Застрять можно, в ветках запутаться. Но Волк упрямо шлепал по мокрой фиолетовой траве и зонтик из лап не выпускал, хотя ветки и цеплялись и растопыривались Бодались даже. Но Волк на них — ноль внимания! Зонтик для Волка теперь все равно что дом! Под зеленой крышей. Дом Маленькой Бабки-Ёжки, где он — член семьи, потому что — собака.

Над лесом уже луна взошла. Круглая, точно люстра-тарелка. Осветила лес фиолетово-сиреневым светом. И сиренью внезапно запахло. Будто и не осень совсем, а наоборот — весна.

А дождь все наяривает. Прямо ненормальность какая-то. Словно в бразильских пампасах действие происходит, где ливень может стеной стоять — сутками и даже неделями.

Сел Волк на пенек, поймал фиолетовый листик— с дерева, покрутил в лапах, и что-то такое в душе у него взыграло, печальное и прекрасное, ну, ни к селу ни к городу!

«Вот еще новости!» — смущенно пробормотал Волк.

Неожиданно для самого себя обмакнул палец в чернильную лужу и невесть что изобразил. Не поймешь даже: то ли стихи, то ли картина, то ли сон, то ли кино. Но — шедевр, точно! Летит над озером фиолетовая Бабка-Ёжка и на лету превращается. Сначала в синичку, потом в журавлиху, потом в Жар-Птицу, потом опять в девочку. И поет! Причем, Волку улыбается.

Не картина, — сказка!

Но Волк пригорюнился: зря он — в снегири — отказался! Летели бы сейчас с Бабкой-Ёжкой вместе по небу и горя бы не знали!А так где вот она теперь под дождем, без зонтика?!!

Хотя, с другой стороны…

— Улыбается, — простила, значит, меня Бабка-Ёжка-то! — повеселел Волк.

«Вот тебе и р-р-раз! Неизвестно еще, кто кого пр-р-ощать-то должен! Ну, и пр-р-р-р-остофиля! Р-р-размазня!»

(Это, естественно, не Волк подумал, а одна подозрительная ворона. Страшно пожилая, в шляпке-котелке. Она под кустом сидела: пережидала чернильный дождь. Чтобы на старости лет фиолетовой не стать. В лесу даже головастикам известно, что все вороны — брюнетки. Фиолетовое им противопоказано. И духи у них любимые не какая-нибудь там «Сирень» а «Пиковая дама»! Вот так!)

Но Волк мысли не умел читать, поэтому Ворону не услышал. Он другое услышал, приятное:

— Ну, ты, Серенький, силен! Ни одна собака не умеет рисовать. А ты — прям Художник! Волк так и подскочил:

— Бабка-Ёжка, ты? Ты где?

— Да на туче. Колдовство забыла, как слезать.

— Ёлки-палки! — рявкнул Волк. — Зачем тебя понесло, на тучу-то?!

В ответ — ни звука.

Волк уже хотел завыть от нетерпения, но тут до него донеслось.

— Ну, в общем… То есть…

Бабки Ёжки, и большие, и маленькие, очень не любят сознаваться в том, что были неправы. Сразу нукать начинают. Но деваться некуда.

Маленькая Баба-Яга вздохнула.

— Да напугать я тебя хотела, спрятаться получше. Чтоб ты подольше поискал бы, попереживал. Ну, и запрыгнула на тучу, а там такое!.. тучу кто-то продырявил!

— Ага! Га! — трубным басом закричал Волк.

Рявкнуть хотел, так тебе и надо, мол, поделом тебе! Волк не привык слова-то подбирать. Волки от природы вспыльчивые очень. Но не вышло у него — рявкнуть. Рык будто в горле застрял. И умная мысль тут как тут:

— Так это не ты чернильный ураган устроила?

— Вот еще! — Возмутилась Бабка-Ёжка. — Авторучку кто-то уронил, прямо в тучу. На лету! А я отдувайся! Ручка-то доисторическая, с чернилами. Чернила протекли. Туча вся насквозь прохудилась! Я тут два часа уже колдую. Видишь, дождь светлеет, сиреневым становится! А скоро и вовсе пройдет. Я ведь талантливая очень! Ни хухры-мухры! Да если бы не я…

Маленькую Бабу-Ягу мороженым не корми, дай только похвастаться!

Волк собрался съехидничать. Таланты, мол, талантами, а слезать-то, как собираешься? Утром еще он, может быть, так бы и сделал. А сейчас — не смог! Опять что-то удержало.

После чего он такой стал? На себя не похожий…

Волк застыл посреди цветов, в затылке почесал.

Да после того, как он чернильную картину нарисовал! Факт!

Нарисовал, и будто подменили его. Задумчивый какой-то сделался.

Раньше бы Волк и внимания не обратил на лес после дождя: как сиренью там запахло, как цветики-цветочки взошли. А сейчас топал по тропинке, под ноги, вроде бы, не глядел, а Ворону на траве моментально заметил. В сторону отпрыгнул, чтоб на нее не наступить. Да еще и поздоровался. Прямо принц заморский! Ну, дела. Волк покраснел даже.

А чернильный дождь и правда начал затихать. Лужи на глазах испарялись. На месте луж появлялись цветы — фиолетовые анютины глазки, а на месте озер — целые клумбы цветов. Мрачные замшелые деревья превращались в нежные ирисы, а спутанные колючие кусты — в душистые гиацинты.

— Классно! — восхитился Волк. — Только я не понял, сейчас весна или осень?

— Да какая разница? — отмахнулась Маленькая Баба-Яга. — Главное, красиво!

— Главное — с тучи слезть, — сдержанно произнес Волк. Причем, абсолютно без ехидства.

Переступил с ноги на ногу, покашлял в кулак. И тут его осенило.

— Парашют тебе надо, вот что! И еще раз осенило:

— У нас же зонтик есть. Щас кину! Лови, Ёжка! Это была любимая Баб-Ёжкина игра — что-нибудь ловить. Или кого-нибудь. Шкода она была порядочная.

А Ворона смотрела из-за куста и размышляла: помочь или нет?!

«Пр-р-р-авил не соблюдают. Вместо осени весну устр-р-р-аивают, дур-р-рачье! Авангар-р-р-дисты! Нар-р-р-ушители!»

Ворона уважала правила. Она считала, что сама-то она ничего и никогда и нигде не нарушает. Так ей казалось. На самом деле глаза у нее были уже не те. Очков Ворона не признавала, а лорнетку свою где-то посеяла. Вещи с ней теперь словно в прятки играли. Взяли манеру — пропадать.

Про окружающих Ворона почему-то все углядывала, а вот про себя — не очень.

Однако Ворона старалась быть справедливой. Тем более что Волк ее растрогал.

«Дор-р-р-огу мне уступил на тр-р-р-опке! Р-р-р-аскланялся. Сер-р-р-ый, а пр-р-р-р-едупр-р-р-р-едительный! Кавалер-р-р-р!»

В устах Вороны это звучало невероятной похвалой. На похвалы она была скупа. Но перед галантностью не могла устоять.

Ворона ведь лет сто назад родилась. А может, и триста. Тот век так и называли — галантным! Все тогда было по-другому. Вместо Интернета голуби почтовые. Вместо рэпа — вальс. Зато все воспитанные барышни дневники тогда вели. И Ворона вела. Причем, до сих пор. Жизнеописания разные, заметки путевые. Ворона обожала путешествовать. То и дело к племянницам моталась, в Рио-де-Жанейро. Племянниц у нее была целая стая!

— Р-р-р-адуйтесь моей добр-р-р-оте, кар-р-р-апу-зы! — каркнула Ворона.

Это она Бабку-Ёжку и Волка в виду имела. Они ведь ей годились в прапрапрапра — и так далее — внуков. Ворона вспорхнула, крылом взмахнула. И тут, откуда ни возьмись, радуга! Между крышами.

(Лес ведь уже опять в город превратился.) Волк ахнул: он решил, что это Маленькая Баба-Яга радугу наколдовала.

А Маленькая Баба-Яга вообразила, что радугу Волк нарисовал. Ей — в подарок! И ойкнула от радости.

А Ворона ничего не подумала и не удивилась. Потому что знала, что после дождя всегда радуга бывает. Ворона была мудрая.

И осанка у нее была не чета нынешним, спина всегда прямая, как гвоздик.

Ворона элегантно повела крылом, подцепила зеленый зонт в воздухе и прямиком — на тучу. К Бабке-Ёжке.

— Вр-р-р-учаю тебе пар-р-р-ашют, р-р-р-окерша! Пр-р-р-ыгай! С меня пр-р-р-имер бер-р-ри! Съезжай по р-р-р-адуге!!!

И сиганула вниз. Баба-Яга даже спасибо крикнуть не успела.

«Ворона наверняка потом скажет, что Ёги — неблагодарные! И что…» — Но додумать эту мысль до конца Маленькая Баба-Яга опять же не успела, потому что в полете думать очень неудобно. Да и некогда. Только успевай отклоняться от самолетов, вертолетов, тарелок летающих и прочих НЛО.

А по радуге скользить — вообще удовольствие. Все равно что с «американской горки». Дух захватывает, а мысли — ни одной! Только восторг!

Через минуту Баба-Яга уже приземлилась. Прямо на клумбу с анютиными глазками.

— Ур-ра! — завопил Волк и преподнес ей цветок. — С удачным тебя, Ёжка, приземлением.

Баба-Яга цвела в улыбках. Прямо жасмин, а не девочка!

— А тебе, Волк, тоже, вот! Бери, пользуйся. Картины рисуй. Историческая ручка! Из тучи. Смотри, что на ней написано…

— Кошмар-р-р пр-р-росто! Безгр-р-рамотность! — Перебила ее Ворона. — Мастер-р-ра р-р-рисуют фломастер-р-рами.

И швырнула Волку пачку фломастеров. С королевского плеча.

— Пр-р-р-езидент! Импор-р-ртные, между пр-р-р-очим. Из Го-р-р-ода Р-р-р-ио-де-Жаней-р-р-рро!

Волк с Маленькой Бабай-Ягой переглянулись. На полустершейся от старости ручке проступали буквы: «Рио… е анейро».

Вот кто чернильный дождь-то устроил! Ворона!!!

Но они подумали, подумали и ничего ей не стали говорить. Зачем старушку огорчать? Она ведь не со зла!

Тем более что чернильный дождь, оказывается, — к счастью!

Если б не дождь, как бы они узнали, что волк — Художник! И что друг без друга им — никак!

Баба-Яга с Волком засмеялись и пошли Волка в школу определять. Не в собачью, конечно, а в художественную! Ёжка тоже записалась. Их интереса!

Читайте также Как Маленькая Баба-Яга стала Снегурочкой

Татьяна Кудрявцева		Художник Ксения Почтенная, главный художник
Страничка автора		Страничка художника